— Я, ребята, каменный, вот и уцелел, — Невзоров неуклюже стал городить шутку. — А пуля камень не любит, рикошетит от него.
Загадку загадал ребятам. В самом деле: гимнастерка в крови, а сам лейтенант без раны, живой. Сидят ребята на соломе, глазами хлопают — отгадку требуют.
Слишком тяжка была та отгадка-правда. Отвел Невзоров ребячье любопытство от нее. Отвел на родной Урал. Там прошло его детство, в скитаниях прогорела неяркой зорькой юность. Там мужиком стал и отцом... Как когда-то старики ему, так теперь сам Невзоров понес бывальщину и небывальщину о седом Урале:
— Горы там — во, облака по брюхо. Что ни гора, то — богатырь. Взойдешь на одну — духом вскрепнешь, грудью толкнешься о другую — сил наберешься, глянешь с третьей — глаз наостришь, зорким станешь. Кто на Урале бывал, у того и «броня каменная», пуля не возьмет...
Себя забыл — так заговорился Невзоров. Живой красотой оборотился Урал — самому чудно стало... И грустно тоже: там, на Урале где-то, скитается и его подросток-несмышленыш Никитка. У чужих теток ли, в детдоме иль на вокзалах хлеб-тепло нашел — неведомо самому Невзорову, где коротает войну его сынишка. С первых фронтовых дней никак не сведет их полевая почта. Блукают где-то по чужим адресам Урала отцовские треугольнички. Тетрадные листочки сына, может, тоже ищут фронт, где затерялся сам отец. Поди найди тот фронт, если и сам Невзоров его потерял... Мать? А матери Никитке и вовсе не сыскать. Еще молодой и горячей она убежала от него в «большую» любовь. От мужа и сына убежала, и по какой дорожке — никого это не касается. А наступившая война сгладила те дорожки и все грехи ее. И теперь ей, исхлестанной чужими ласками, с остуженной кровью в жилах, и родная кроха — не дитя.
Никитку вспомнить — хорошо. Жену же — не к добру. Это уж вошло в примету у Невзорова. И он теперь не знал, как вышибить из памяти этого красивого, некогда счастливого и мерзкого человека — бывшую жену Марию. Извинить его слепую и лютую промашку в юности, думал Невзоров, может только Никитка, сын его, сирота и беспризорник, ангел-хранитель и беда его.
...В небесной бездне взвыл бомбовоз. Сбил он и рассказ, и воспоминания Невзорова, приглушил и думы слушающих его ребят — не пожалел. Пора самая журавлям лететь, а тут «юнкерсы». И чует лейтенант, как недетской озабоченностью мутятся ребячьи глазенки. Сережка с Петькой, как и Никитка, были в том самом возрасте, когда начинают не всему верить, но подари им мечту полжизни, а то и всю отдадут за нее... А была ли мечта? Была! И судьба была. И вот встретились они — будто со своим сыном наговорился-намечтался Невзоров...