— Это наш автоматчик с медичкой любовь караулят, — подсказал командир роты заглядевшемуся Невзорову. — Выгоню из роты, шереспёр чертов. Вот только передышка выпадет — с треском выдворю, — всерьез зачертыхался капитан.
— Что ж, в штрафную? — ухмыльнулся Невзоров. — Окопная любовь, она мощнее танков и штрафных рот твоих, — раздумчиво поддержал влюбленных Невзоров.
— В штрафную-то не годится он. А то б... — Лободин смяк в голосе и уж совсем тепло сказал: — Третий месяц вот без руки воюет. Да мало того что сам из госпиталя снова в окопы запросился, девку из тыла в роту привел... Ни немцам, ни своей роте, лиходей, покою не дает...
Невзоров опустился на порожек окопа Лободина и, будто вспомнив о своей ране, принялся перевязывать руку.
— Что ж, молод он? — полюбопытствовал артиллерист.
— Да он седей нас с тобой... Финскую прошел... Безвылазно и в этой войне...
Капитан Лободин, видно, хотел о нем рассказать все, что знал и что говорят о безруком солдате на всем Западном фронте. Но Невзоров спрашивал о своем:
— Она, значит, молода?
— Да и она — не первой закваски капустка... И косы свои напоказ не выставляет — под каской прячет: седина тоже крадется, а это и фронтовой бабе не в похвальбу.
— Седину — что ж — война, как махорку, солдатам поровну делит, — пробубнил Невзоров, разглядывая свою попорченную осколком руку.
— Ты не тереби рану-то, — остановил Невзорова Лободин и приказал ординарцу позвать санинструктора.
Невзоров рану свою считал плевой и просил не звать никого. Он скомкал грязный бинт и бросил за бруствер окопа. Торопливо намотал чистый из нового пакета и стал осматривать землянку, которую наспех соорудили солдаты-пехотинцы своему ротному.
Землянка походила на деревенский погреб — без окон и дверей, в ней попахивало мертвой глиной и плесенью кореньев. Укромка ненадежная — легкий накат из жердей, приваленный землею, провис и грозил обвалиться при первом выстреле своих же бронебоек. Накат мог оборонить лишь от осколков и снега. В боковой стенке, в прокопанной нише, стоял топчан, сгороженный кое-как из лесного подроста. Пол тепло устлан хворостом и подсыревшей травой. В углу ящик из-под патронов ПТР заменял столик. На нем стоял котелок с чаем, подогретый ординарцем на немецкой спиртовке.
— Крупно живет мелкая буржуазия! — сбалагурил артиллерийский капитан, а сам горько поморщился на безнадежность и кратковременность фронтового пристанища.
— Кстати, комбат, не хотите ли чаю? Утро уже, — как-то по-домашнему стал угощать Лободин Невзорова. Тот не отказался. Поочередно отхлебывая кипяток из котелка, офицеры грызли черные сухари, которые своим запахом и вкусом напоминали о доме, о далеком крестьянском уюте.