В этот раз её тьма не давалась ему. Или сам Берен уже слишком устал. Но он не мог забрать её боль, как ни старался. А потом понял, что это Тари, сжавшись в комок, не пускает его. Смерть браконьера тащила за собой целый сгусток давних воспоминаний, от которых Тари из последних сил отгораживалась сама и не подпускала к ним Берена: ведь если он начнёт вытаскивать их, ей придётся вновь пережить всё это. Но другого выхода нет: только снова окунуться в эту боль, чтобы избавиться от неё уже навсегда.
– Тари, – позвал он едва слышно, гладя её густые мокрые кудри, – Тари, позволь мне помочь.
Молчание.
– Впусти меня, Тари, – мягко просил Берен, но её голова отрицательно качнулась под его ладонью. – Тари, – шептал он в её волосы, касаясь их губами, – Тари, я обещаю помочь. Позволь мне сделать это. Бесполезно бежать от страха. Чтобы победить страх, его нужно правильно встретить. Тари…
Длинный тёмный коридор через весь дом. Свет горит только в самом конце – в кухне. Тусклый и жёлтый, пробивается сквозь щель неплотно закрытой двери. Шестнадцатилетняя Тари в мягких домашних тапочках крадётся к свету, останавливаясь через каждый шаг, будто ещё не решила – стоит ли туда идти. Время позднее – третий час ночи, и если родители до сих пор не спят – у них на то должна быть очень веская причина. Очень. До Тари доносятся шепчущие голоса, но слов пока не разобрать. Ей уже и пить-то расхотелось – нужда идти на кухню среди ночи отпала сама собой, но теперь ей необходимо узнать, о чём говорят родители в столь поздний час. И ей до озноба страшно услышать их разговор.
«Но это же Тари, Романа! – уговаривал отец. – Это наша Тари, которую я учил ездить на велосипеде и нырять, не зажимая рукой нос!»
Мать молчала.
«А помнишь, в одиннадцать лет она принесла домой птицу со сломанной лапой? – продолжал отец. – Соорудила ей шину из палочек, кормила из пипетки размоченным в молоке хлебным мякишем и яичным желтком, помнишь? Ведь каждые три часа кормила, даже ночью! Мы все думали: Тари либо надоест возиться с ней, либо птица сдохнет раньше. А у ней, помнишь, лапа всё-таки срослась, и Тари выпустила её на волю. Тари справилась, а мы не верили в неё! Эта пичуга потом ещё несколько недель прилетала, всё сидела на рябине у крыльца, помнишь?»
«Амиран!» – дрожащим голосом прервала его Романа.
Голос у Тамари в мать – такой же низкий и мягкий.
Воцарилась долгая пауза.
«Я не могу отдать собственного ребёнка на опыты, словно крысу», – наконец выдавил отец.
«Амиран», – повторила Романа, но уже с укоризной.
«А как это ещё назвать? – шёпотом возмутился мужчина. – Экспериментальное лечение, которое за два года ещё никому не помогло, а вот от побочки скончалось несколько десятков! Да им просто нужны новые подопытные, Романа! Может быть, когда-нибудь лекарство и будет доработано, но если мы отдадим Тари сейчас, она, скорее всего, погибнет. Ей никто не поможет, Романа!»