***
После разговора с директором мама умоляла меня больше «не высовываться». Отец сказал, что он продолжает оставаться в высоком мнении о моих умственных способностях, но я не должна их с мамой «подводить». Первый раз в жизни я сама почувствовала опасность и заткнулась. Я отвечала, как всегда, на отлично, но после уроков сразу шла домой и практически ни с кем не разговаривала. Несмотря на это, на состоявшемся через несколько дней комсомольском собрании меня с подачи нашей классной и при полном молчании почти всех присутствующих одноклассников всё- таки исключили из комсомола. Шурик Киселёв правда попытался что- то сказать в мою защиту, но классная его быстро осадила. Никитин, как бы забыв, что это именно он был техническим виновником случившейся драки, разряжал обстановку несмешными шуточками. Оленёва пребывала в оскорблённом состоянии. Мимо оконных штор (тех самых, которые Синичкина подшивала на домоводстве) ядерными солнечными потоками лился весенний свет и отпечатывался широкими прямоугольниками на столах, на полу. Зу- зу, сидевшая рядом с окном вся сморщилась и закрыла лицо ладошками. Меня заставили встать и выйти к доске, я старалась ни на кого не смотреть и смотрела куда- то вбок, поэтому мне врезались в память тонкие металлические ножки наших учебных столов и стульев, которые поднимались от пола и давали четкие косые тени. И только мой стол в этом математическом царстве непересекающихся прямых скособочился. Выходя из- за него, я задела край и сильно сдвинула его из ряда другой мебели, и он напомнил мне некстати вставший на якорь печальный корабль.
Когда классная произносила обвинительную речь, все сидели молча, делая вид, что это что- то вроде никому никогда не нужной политинформации и никого конкретно не касается. Во время голосования я все равно видела, что Оленёва сразу подняла свою руку высоко и четко. Никитин поднял ладошку, весело улыбаясь, будто помахал. Киселев, подняв руку, вздохнул, Синичкина стала его утешать, что- то шепча ему на ухо, а Швабра подняла руку, даже не отрываясь от тетради, в которую, как всегда, что- то списывала. Одна Зу- Зу после собрания подошла ко мне и предложила конфетку.
– Я воздержалась, когда голосовали за то, чтобы тебя исключить. Просто классная не увидела, наверное, мою руку.
– Воздержание – залог здоровья, – я посмотрела на неё сверху вниз и прошла мимо. Зу- Зу была тогда для меня незначительна.
Я никогда после школы не встречала её, и она так и осталась в моей памяти прежней: невысокая, толстая, с прыщами на лбу и с маслянистыми чёрными волосами. Томка Швабрина, с которой я до сих пор вижусь время от времени, рассказала мне, как потрясающе выглядит Гузель сейчас. У неё есть косметолог, шофёр, парикмахер, массажист и даже, кажется, личный самолёт. Она живёт в далёкой стране, в сказочном дворце, окружённом прекрасным парком, и её обожают трое её детей и пятеро маленьких внуков. И всё это потому, что родители своевременно выдали её замуж за того, за кого было нужно. Парень был из семьи, которая сильно поднялась в девяностые – то ли на нефти, то ли на газе. Томка однажды была у Зу- Зу в ее замке в гостях.