Хотя, когда я одумываюсь, я себя успокаиваю. Во- первых, почему «скотина»? Он был влюблен. Во- вторых, никто силком не тащил меня за него замуж. И, в третьих, когда я сама была влюблена, неужели не могла бы сделать кому- нибудь пакость? Во всяком случае, кроме Оленевой, еще одну женщину я тоже чуть не убила. Интересно, что стало потом с той женщиной? Что стало с Оленевой, я знаю.
Уже выгнанная из комсомола я доучилась четвертую четверть в своем классе и перешла в другую школу без всяких проблем. Мой пятерочный аттестат сыграл мне хорошую службу. Но этот последний месяц в классе запомнился мне тяжкой необходимостью ежедневно преодолевать собственное унижение, хотя внешне в отношении ко мне со стороны ребят я не замечала никакой видимой разницы. И я тогда не подозревала еще, что жизнь это, по сути, и есть череда событий, главное в которых преодолеть или предотвратить унижение и добиться счастья.
Домоводства в тот год у нас больше не было, и я больше не ходила по боковой лестнице, по которой мы поднимались к Иссе на последний этаж. Нет, я не чувствовала вины, но мне неприятно было вспоминать, как мы хихикали возле кабинета, принюхиваясь к сигаретному дыму, и обсуждали Иссу. Однако я и не сочувствовала ей.
Странно, что именно из Вовика Ольга за какой- то месяц сделала безвольную тряпку. Кстати, Кисик, между прочим, в восьмом классе уже начал бриться, а Вовик нет, но этот факт, по- моему, ничего не объясняет. В этом успехе была не столько победа самой Ольги, сколько податливость жертвы. Ни до, ни после, я не видела у Вовика в глазах той покорности и того удивления, с которыми он весь май и все лето поклонялся своему божеству. На групповой фотографии той весны (меня на ней нет, я не захотела вставать вместе со всеми в ряд), Вовик – косая сажень в плечах и ростом выше всех в классе. Но вот мордашка на этой фотографии у него еще детская, с испуганно- нахальным выражением в глазах, мол, господи- боже- мой, что это со мной случилось? Я этого не хотел, дорогие мама- папа… И Швабра мне потом рассказала, что и весь следующий год Вовик ходил «не в себе».
Как- то, уже когда мы с Вовиком мыкались в Москве, мне случайно попалась на глаза та самая фотография. Я позвала его посмотреть. Оленева на ней, кстати, тоже вышла «не очень» – симпатичная девочка с двумя огромными бантами над ушами и только. Была ли она в жизни гораздо лучше и ее испортила фотографическая пленка, или она просто казалась нам очаровательной, потому что была похожа на известную киногероиню, теперь неизвестно. Я позвала Вовика и спросила об этом. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы Вовик сказал бы что- нибудь вроде: «Не понимаю, что на меня тогда нашло, она такая же, как все. И вообще, ты – гораздо лучше», – но Вовик ничего не сказал, только посмотрел с прищуром на фотографию, потом перевел взгляд на меня и отошел. Через некоторое время мне стало казаться, что он прищуривается специально, когда смотрит на меня, будто прицеливается или прицельно сравнивает меня и Ольгу.