Имеют ли значение для меня сейчас все эти воспоминания? Естественно, нет. Мне даже и видеть не хочется никого из бывших одноклассников. Испытываю ли я какой- то интерес к их жизням? Постольку- поскольку, будто когда- то в детстве прочитала интересную книжку, а теперь стало известно, что у нее есть продолжение. Но только стоит ли читать это продолжение? Может, лучше так и остаться с прежними, молодыми и красивыми героями? И ну их на фиг эти ремейки. Вот только подспудно шевелится в голове одна скудненькая мыслишка: а, собственно, за что они так со мной поступили? Сама я была в этом виновата или… Недалекие и злые, как большинство детей.
Ядвига пасла меня, как хороший пастух пасёт ценных овец с золотым руном.
– Я заметила, у вас развязался шнурок на ботинке. Позвольте я помогу.
– Конечно, Ядвига.
Всю жизнь мне было неловко, если кто- нибудь наклонялся к моим ногам, даже когда я роняла лыжную палку. Примерять заграницей туфли, когда продавец помогает мне освободиться от обуви, для меня пытка. Вот и сейчас мне понадобилось усилие, чтобы не попытаться наклониться самой. Ядвига, поднявшая от моих ног лицо, кажется мне девочкой, уронившей шариковую ручку под парту.
– Я завязала очень крепко. Не развяжется до самой Москвы.
– От Москвы мне лететь ещё две тысячи километров.
– У вас огромная страна.
– Вы никогда не бывали в России?
– Моя мать из Вильнюса. Это она научила меня русскому языку.
Я редко расспрашиваю людей об обстоятельствах их жизни, хотя мне часто очень хочется эти подробности знать. Журналистки из меня точно бы не получилось.
И как понять, почему я никогда не боялась выступить против чего- то, что казалось мне глупым и несправедливым, и не понимала элементарных вещей, которые касались меня самой?
***
… На Всесоюзной олимпиаде того года я заняла почётное третье место и вернулась в школу с триумфом. Уже начался апрель, снег быстро стаял под напором выжигающего его солнца, и по голому асфальту я в первый день после каникул бежала в школу на каблучках новеньких, купленных в Москве, шоколадно- коричневых югославских туфель.
– Эти туфли – тебе за олимпиаду или за донос? – подойдя ко мне с вызовом спросила Оленёва, когда я появилась в классе перед первым уроком. При полном всеобщем молчании она тут же отвернулась от меня и отошла. Сразу раздался звонок к уроку, я ничего не поняла и, решив, что она мне просто завидует, спокойно уселась на свое место впереди Швабры. Вовик Никитин, сидевший через проход, спросил:
– Ну, что, столица загнивает?
Оленёва резко повернулась к нему, взметнув локоны, и смерила его презрительным взглядом. Вовик умолк, кое- кто из сидевших недалеко переглянулись, началась математика, и больше меня никто ни о чём не спросил. Только Швабра время от времени тыкала меня в спину и жарко шептала: