– Может, и останусь. – Мирославе ни капельки не хотелось смотреть, как будут бить беспомощного человека. Будь она хоть дважды ведьмой и трижды – дзивкой.
Покрутившись еще немного, Мирослава устроилась на плече у мужа с твердым намерением завтра никуда не пойти. Но уже утром ее решение изменилось.
– Понимаешь, Борута, – со вздохом пыталась объяснить Мирося мужу, – я уже раз убежала с площади. Бабы ваши и так судачат, что «белоручка пущанская», что «неженка». Если я каждый раз в доме прятаться буду, так на всю жизнь неженкой и останусь. Разве такая тебе жена нужна?
В ответ Борута только недоуменно пожал плечами. По его мнению, честь и уважение мужчина должен был добывать себе сам, а не ожидать, что об этом позаботится жена. Но видя, как одобрительно кивает Сколоменд, оставалось только развести руками.
– Ну, если хочешь… Только держитесь обе поближе к тетке Гривде. Она, если что, защитит и в обиду не даст.
Вопреки всем ожиданиям, сам суд оказался коротким и каким-то будничным, что ли.
Бабка Мина еще раз рассказала собравшемуся народу, как долго искала причину болезней Нетты. И как Борута нашел и случайно заделал прореху, через которую в никуда утекала жизненная сила молодицы и ее нерожденных детей.
Как переменился Скирмут в последнее время, рассказать могли многие, поэтому тут выступил Сколоменд, коротко рассказав, как Борута и Нетта нашли приворот. И как корежило Скирмута целый вечер и всю ночь. Сам Скирмут, которого ради такого дела выпустили из погреба и провели через жарко натопленную баню, слушал недоверчиво, то и дело хмурясь.
Свое добавил старейшина Слин, рассказав, как сегодня на рассвете под приглядом бабки Мины и других старейшин сжег приворот на жертвеннике в святилище. Сами сорочки и швы на них видели многие. Так же, как видели катающуюся по земле Нецку, из котрой костяная игла бабки Мины словно заживо жилы тянула.
Все это рассказывалось так просто, словно обсуждали украденную с соседского поля репку или сведенную со двора овцу. Так же странно, по мнению Мирославы, повели себя и остальные ядзвины. Вместо призывов «сжечь ведьму» или «пороть дзивку», больше всего упреков досталось старейшине Комату.
Он, де, и «баб своих распустил», и «с двумя девками не сладил», и допустил, что «девки-перестарки с тоски на каждый сук кидаются»…
– Чего они так с ним? – Тихонько спросила Мирослава у тетки Гривды. – Он же ничего такого не делал.
– Так за то же, что не делал. – Усмехнулась та. – Вот попадется когда-нибудь Зубрович мой возле чужой юбки, меня точно так же поносить будут. Что не научила, не присмотрела, не надоумила, раз сам дураком уродился.