Напрасно подумали бы вы, графиня, что в русской поэзии нет того блестящего остроумия, которого образцы чаще встречаются во французских стихах. Оно, впрочем, не должно быть душою всей поэзии, так, как шутливость — усилием всей жизни. Веселость тогда только доставляет истинное удовольствие, когда она непринужденна и обнаруживает естественное чувство. Подобный характер поэзии встречается у нас в стихотворениях Давыдова и князя Вяземского. Первый составил, так сказать, особенный род военных песен, в которых язык и краски ему одному принадлежат. Неистощимый в благородных шутках, в живом представлении своих предметов, он пленяет какою-то небрежностию и вместе точностию выражений. Это русский Анакреон*, но только в лагере. Князь Вяземский сблизил игру простонародного языка с языком лучшего общества. Он не заимствует из книг ни своих острот, ни своих шуток. Как поэт-философ, он не пренебрегает ничем в общежитии; он всё обращает в свою пользу. И потому самую остроумную мысль француза он легко заменит столь же сильною и столь же острою мыслию русского простолюдина. Но, разбирая внимательнее произведения его поэзии, вы увидите, как чувство проглядывает сквозь этот шутливый покров свой. И оно-то дает ему верх над французскими остроумцами. Вы сами в том увериться можете по следующему стихотворению:
МОИ ЖЕЛАНИЯ
Пусть всё идет своим порядком,
Иль беспорядком: всё равно!
На свете, в этом зданье шатком
Жить смирно — значит жить умно.
Устройся ты как можно тише,
Чтоб зависти не разбудить;
Без нужды не взбирайся выше,
Чтоб после шеи не сломить.
Пусть будут во владенье скромном
Цветник, при ручейке древа,
Алтарь любви в приделе темном,
Для дружбы стул, а много два;
За трапезой хлеб-соль простая
С приправой ласк младой жены;
В подвале гость с холмов Токая,
Душистый вестник старины;
Две-три картины не на славу;
Приют мечтанью, камелек,
И про домашнюю забаву
Непозолоченный гудок;
Книг дюжина, хоть не в сафьяне:
Не рук, рассудка торжество;
И деньга лишняя в кармане
Про нищету и сиротство.
Вот всё, чего бы в скромну хату
От неба я просить дерзал!
Тогда б к хранителю-пенату
[24]С такой молитвою предстал:
«Я не прошу о благе новом,
Мое мне только сохрани,
И от злословца будь покровом,
И от глупца оборони!»
Стихотворения Глинки представляют ряд аллегорических[25] картин. Проходя эту галерею вымыслов, вы с любопытством остановитесь перед каждым изображением, чтобы полюбоваться красками живописца и потом раскрыть счастливую мысль, которую он таит в своей аллегории. Этот род поэзии особенно увлекает воображение. Он вдыхает жизнь во всё; бездушное заставляет чувствовать, бесплотному сообщает тело. Истины сердца можно так же предлагать в загадках, как истины ума. Глинка, изображая вам какое-нибудь чувствование, называет его именем другого предмета, который похож на него в некотором отношении. Он доставляет вам удовольствие следовать за его сравнением, выбором признаков, вверяться обману поэзии, переменять свое мнение, задумываться, искать разрешения загадки в собственном сердце, одним словом: он погружает вас в самих себя...