Казалось, что праздник будет вечным и ничто его не омрачит. Поэтому, когда утром, готовясь к посещению народного торжества на Ходынском поле, Анжу встретил ошеломленного барона Маннергейма, то не сразу понял, что происходит.
— Слыхали? Черт знает что вышло — какой-то беспорядок. Все это вина паршивой московской полиции, не сумевшей справиться с диким народом.
— А что произошло?
— Говорят, была давка. Сколько подавили и покалечили — пока не ясно, — развел руками барон.
— Не может быть, — не поверил Петр.
— Увы… Говорят, уже доложили государю, — подкрепил свое сообщение барон. — Лично слышал от барона Витгенштейна.
Судя по тому, что по двору и галереям дворца забегали скороходы и лакеи, сообщение барона оказалось верным. Попрощавшись с бароном, Анжу решил отправиться в свою комнату и ожидать там, что решит царь. Но по дороге Петра перехватил один из скороходов, объявивший, что его ждет император.
— Петр, — обратился к нему император, прервав доклад Анжу на середине и не поздоровавшись, что выдавало сильное волнение, — у тебя повседневный морской мундир, без флигель-адъютантских погон, с собой?
— Так точно, государь, — обескураженно ответил Анжу.
— Переоденься. Выйди через запасной выход. Ибрагим тебя проводит, — он показал на скорохода, вопреки обычаю оставшегося стоять в кабинете. — Два. Нет, мало — три часа тебе на то, чтобы по походить — поездить по Москве. Слушай, спрашивай, смотри. Привезешь и расскажешь нам все, что услышал. Вопросы?
— Никак нет, ваше императорское величество, — ответил Анжу. Да и какие могут быть вопросы, последнему помощнику младшего поваренка дворцовой кухни ясно, что царь решил получить свои сведения. Не доверяет, значит, докладам местных чинуш. И правильно, потому что они сейчас буду прикрывать себя и докладывать только удобные для себя сведения.
Трех часов все же оказалось маловато. Пока Петр поймал извозчика, пока добрался до Москвы. Побывал на Ходынке, хотя за оцепление его так и не пустили. Впрочем, там уже был наведен порядок и готовились к возможному продолжению торжеств. Так что Петру достались только рассказы то ли свидетелей, то ли просто любителей пересказывать слухи. Потом Анжу помотался по редакциям газет, заглянул в несколько больниц. Потратил несколько десятков рублей на подкуп сторожей и санитаров, лично осмотрел нескольких раздавленных. А затем вернулся…
Картина складывалась мрачная. Полное отсутствие управления, организации и безалаберность, сплошные надежды на русский «авось». Построенные павильоны, из которых должны были раздавать коронационные подарки, стояли слишком тесно друг к другу. К тому же на поле совсем недавно проводились учения и саперы нарыли разнообразных рвов и окопов. Их даже не стали засыпать, просто прикрыв настилами из досок. Народу на получение «коронационных подарков» собралось, по разным рассказам, до полумиллиона человек, а местные власти рассчитывали не более чем на сто — двести тысяч. К тому же самые нетерпеливые подошли уже вечером, а глядя на такое, толпа собиралась у ограды поля всю ночь. При этом все старались продвинуться поближе, чтобы успеть получить подарки первыми. К утру собравшийся народ спрессовался так, что начали задыхаться самые слабые. Раздались крики задавливаемых, которые остальная часть толпы приняла за сигнал начала раздачи. И все дружно рванули вперед, снося хрупкие барьер, нескольких городовых и все, что попадалось навстречу. Люди старались пробиться вперед, сдавливаемые толпой и тесно уставленными павильонами. Не выдержали настилы и многие падали во рвы, сверху на них падали другие. А поверх, давя упавших, в том числе и просто на землю, рвалась вперед нерассуждающая, охваченная паникой толпа…