«Все здравомыслящие жители нашей страны озабочены – и по праву – притоком нелегальных иммигрантов. (Тут на экране показывают шлюпку, набитую несчастными нулями и, похоже, готовую потонуть в любую секунду.) При всем желании, даже самом искреннем, мы не можем принять в нашу страну всех неимущих на свете. У нас нет ни места, ни ресурсов. Статистика преступности взмыла до небес. (На экране показывают нуля, отбивающегося от двух полицейских-Крестов, которые надевают на него наручники.) Очереди на государственное жилье все растут, а нелегальные иммигранты каким-то образом умудряются вклиниться в нее и заселиться первыми. Всему есть предел. Мы, правительство, готовы к решительным действиям с целью остановить наплыв… и та-та-та, и бу-бу-бу…»
В разжигании ненависти между нулями и Крестами эта речь не знала себе равных. Снимаю шляпу перед его спичрайтером. Идеальное сочетание возмущения и эмоциональной риторики. «Наплыв» нулей-нелегалов, озабоченность «здравомыслящих» граждан нашей страны, словом, древняя игра в «кто не с нами, тот против нас». Нет лучше средства разогнать кровь, чем хорошая доза расизма. Папаша Сеффи. Я ненавидел его почти так же, как саму Сеффи. Ненависть… До смешного мягкое слово. Словно мыльная пена по сравнению с тем, что я чувствовал к Сеффи. Слово «ненависть» не описывало этого даже примерно. Ему недоставало ни возвышенности, ни глубины, ни широты, ни величины, чтобы приблизиться к тем чувствам, которые я ощущал к убийце брата.
– Да пошевеливайся ты! – произнес я одними губами, глядя, как Сеффи роется в бездонных карманах пальто в поисках ключей.
Ей пришлось по два раза забраться в каждый, чтобы наконец найти их. Она отперла входную дверь, потом снова согнула коленки, чтобы подхватить покупки, и вошла в дом. Трудно, наверное, наклоняться, когда у тебя брюхо как огромный мяч. Я припарковался напротив дома и заглушил двигатель, как раз когда Сеффи закрыла входную дверь за собой. Глянул в зеркала, проверил, что делается на улице. Все идет как по маслу. Лишнего внимания я не привлек. Отлично! В сущности, улица была пустынна. Я поглядел на фасад дома Сеффи. Мне было известно, что она живет на втором этаже. Я знал номер ее квартиры. Знал распорядок ее дня, знал, когда она ложится спать. Мало было такого, чего я не знал бы о ней. После того как она убила моего брата, ее папаша следил, чтобы ее всюду сопровождал полицейский эскорт, но этого хватило меньше чем на месяц. А сюда она переехала сразу после казни Каллума, и недели не прошло. Мы с товарищами из Освободительного Ополчения следим за тем, чтобы знать все о жизни и перемещениях власть имущих и их близких. Нас, может быть, и не очень много, зато мы отлично организованы, более того, правительство и полиция знают об этом.