Рассказы зверолова (Панюков) - страница 24

Мы взяли в дорогу по куску хлеба и отправились в саянскую — смолистую, кедровую — тайгу.

Зимой, по первому снегу, я приехал в охотничий колхоз, который был расположен среди двух горных кряжей на самом берегу далёкого Берингова моря.

В колхозе жили чукчи. Все они были хорошие охотники, и я быстро заключил с ними договор на поставку пушнины.

Охотники уговаривали меня остаться у них на ночь. Но я торопился домой, на Преображенскую факторию, и выехал, когда уже стало темнеть.

Погода была отличная. Собаки хорошо отдохнули и неслись с такой быстротой, что я крепко держался за нарты.

За час мы прошли полпути. Вдруг вожак отчаянно взвизгнул, и вся упряжка рванулась в сторону. Собаки залаяли и сейчас же кинулись в драку.

Я вылетел на снег, бросился с ружьём к упряжке; мой вожак, у которого из ноги сочилась кровь, держал зубами за шею большую, неуклюжую росомаху.

Хищница не сдавалась. Она вырвалась и так куснула вожака, что он с жалобным визгом повалился в сугроб. Собаки поспешили на помощь, но упряжка мешала им свободно передвигаться.

Я давно уже не ловил росомах, и у меня мелькнула мысль взять зверя живым. Бросился к нартам, хотел стащить полость и накрыть ею зверя, но ещё одна собака, сильно укушенная росомахой, упала на снег, Упряжка рванулась, собаки сбили меня с ног.

Только я приподнял голову, росомаха бросилась на меня. С треском разорвался правый рукав моей меховой кухлянки, и я почувствовал в плече острую боль.

Вскочив на ноги, я с силой отбросил росомаху и, почти не целясь, выстрелил в неё. Она перевернулась, но стала подниматься.

Собаки кинулись на неё. Я разогнал их и выстрелил ещё раз, прямо в голову. Зверь сунулся в снег, вздрогнул — и замер.

Только уж после этого я спокойно перевёл дух и начал поправлять порванную упряжь.

Вожак и ещё две собаки были ранены, одна лежала на спине мёртвая.

Я расставил собак в упряжке, взвалил на нарты убитую росомаху и тронулся в путь.

Собаки бежали плохо и всё оглядывались назад, но постепенно успокоились и помчали быстро и ровно.

А я сидел в нартах, ощупывал рукой длинный, густой и тёмный мех зверя и рассуждал:

— Сильна ты, матушка, и ночью от тебя не спасётся даже такой зверь, как лось. Но зачем же ты бросилась на упряжку собак? И неужто была ты так голодна, что не побоялась человека, сидевшего на нартах? И расплатилась своей шкурой, шкурой удивительной, которая никогда не покрывается инеем!..