Я работал тогда во Владивостоке, а в свободные дни ездил на охоту к деду Отрошко.
Дед был дряхлый, глухой. Он заведовал колхозной пасекой, иногда охотился и всегда встречал меня, как самого близкого друга.
Однажды я приехал к нему в конце лета.
— Беда, Алексеич! — сразу же пожаловался дед. — Повадился ко мне медведь ходить. Два улья на пасеке разорил, третий в тайгу отнёс. Пошёл я вчера по следу: улей разбит, пчёлы погибли. Не знаю, что и делать: зверь ходит ночью, а я уж больно слаб глазами стал, не пойму — где медведь, а где куст густой.
— Что-нибудь придумаю, — успокоил я старика. — Горю твоему надо помочь!
— Вот бы дело! — обрадовался дед и стал разводить самовар.
Попили мы чайку с мёдом, легли спать, а утром пошли поглядеть, где озоровал медведь.
Прямо возле пасеки протекала речка, на её берегу росли липы, орешник. За поляной начинался большой хвойный лес, в нём — высокая, немятая трава. Местечко красивое! Но медведь не красоту здесь искал, а где-то тропку нашёл, по которой ходил на пасеку воровать. А воры крадутся тихо, по кустам прячутся. И выходило, что к деду Отрошко медведь мог добираться только берегом речки, сквозь густой орешник.
Я всё это обдумал и спросил:
— Есть у тебя большая липовка, в которую мёд сливаешь?
— Есть.
— Где она?
— Пойдём! — И дед повёл меня в омшаник.
Я выбрал новую липовку, широкую, как бочка. Она была сделана из толстого обрезка очень старой липы, но продолблена не насквозь: дно у неё было отличное, крепкое. Я смастерил крышку, чтобы можно было захлопнуть эту бочку-липовку, и приделал затвор, чтобы крышка запиралась. А около дна просверлил три круглые дырки, чтоб в закрытую бочку проходил воздух.
Мы с дедом перенесли липовку на берег речки и положили на поляне возле орешника. А поперёк тропы, где мог пройти зверь, перекинули длинную жердь — от бочки до самой речки. Жердь смазали мёдом и на дно бочки положили пчелиные соты.
Дед помогал мне и всё делал так, как я ему велел, но в затею мою не верил:
— Мудришь, Алексеич! Да нешто можно такой штукой обдурить медведя?
— Поживём — увидим!
Пока мы возились с бочкой да обедали, наступил вечер. А когда село солнце и начало темнеть, мы взяли ружья и спрятались в кустах.
Прошло минут тридцать, и я услыхал чьи-то осторожные шаги.
— Слышишь, вроде идёт кто-то? — громко шепнул я старику в самое ухо.
— Чего? — спросил он. А потом догадался, о чём речь, и тихо ответил: — Может, Никита идёт.