Один пример такого чередования Крастев приводит в своей книге. «Человеком, способствовавшим исторической победе Эммануэля Макрона во Франции, как ни странно, стал Дональд Трамп. Приход Трампа к власти и первые хаотические дни его правления напугали многих избирателей из числа среднего класса, но сработали как приманка для популистских лидеров. Результаты попыток ультраправых (здесь, кстати, Крастев не вполне последователен, надо бы говорить «нативистов», если применять его же собственную терминологию. – Д. Т.) использовать методы Трампа оказались разочаровывающими не только во Франции, но и в Австрии и Нидерландах. Победа Трампа привела к тому, что крайне правые партии отошли от центра именно тогда, когда заручились достаточной для победы поддержкой. Правые популисты отбросили с трудом давшуюся умеренность и в очередной раз выбрали более агрессивный тон и апокалиптический взгляд на мир» [Крастев 2018: 137–138].
Дело здесь не в том, хорош Макрон или плох на фоне Трампа. Макроны, как, понятно, и Трампы, приходят и уходят. Но остается политика, стремящаяся к центру, то есть к компромиссу, удовлетворяющему избирателей с разными взглядами. Компромисс этот европейцам придется долго вырабатывать. Им придется теперь размышлять не столько над долей налогов в ВВП и уровнем госрасходов, сколько над тем, как регулировать миграционный поток, чтобы насытить экономику рабочей силой, но не раздражить нервных избирателей, готовых принять саму «рабсилу», но не ее культуру. Придется определять, какие мигранты желательны, а какие – не слишком. Придется думать, как оградить свое социальное государство от множества желающих получать от него блага без серьезного трудового вклада.
Новые проблемы становятся важнейшими для демократии XXI века. И в этой связи стоит обратить внимание на некоторые размышления из другой книги Ивана Крастева «Управление недоверием» (М.: Европа, 2014). В ней он совершенно справедливо отмечает, что
демократии не могут предлагать недовольным гражданам исполнения их мечтаний, но они могут предлагать удовлетворение от права что-то делать со своим недовольством. Это реальное преимущество демократии над быстро растущими авторитарными режимами, такими, к примеру, как Китай. <…> Чем больше мы выбираем, тем меньше мы ценим наш выбор и тем менее довольными себя чувствуем. Покупательница, которая возвращает платье через сорок восемь часов после покупки для того, чтобы купить другое, представляет собой новый вид гражданина. Она недовольна своим выбором, но хочет попробовать еще раз. Выбор, таким образом, становится не инструментом, но целью. Для нее имеет значение лишь возможность беспрерывного выбора, а не тот выбор, который она совершает. Именно эта способность современной демократии приспосабливаться к миру недовольных граждан и потребителей, а вовсе не возможность принести удовлетворение делает ее столь привлекательной не только для обычных людей, но и для элит [Крастев 2014: 61–62].