, но отрицает, что использовал это движение для рекламы книги [Там же: 396]. Но в реальной жизни, конечно, невозможно отделить идеологию от практики, если за тем и другим стоит один человек. Пример феноменальной популярности «Капитала» Карла Маркса – книги, которую миллионы марксистов почитали, но, естественно, не читали из-за ее сложности и схоластичности, – показывает это. Таким образом, вряд ли можно отрицать, что «Долг» – это не только труд в области исторической социологии, но и идеология новых левых интеллектуалов.
В целом картина, нарисованная Гребером, выглядит примерно следующим образом.
Во-первых, вместо класса капиталистов, который в ортодоксальном марксизме, является классом эксплуататорским, появляется более узкая группа финансовых капиталистов – не только банкиров, по всей видимости, но всех разнообразных обитателей глобальной Wall Street: начиная с чиновников, работающих с госдолгом, и заканчивая экспертами МВФ, обосновывающими международные кредиты.
Во-вторых, вместо эксплуатируемых капиталистами пролетариев появляется огромное число рассерженных должников, желающих свой долг не отдавать. Еще в самом недавнем прошлом, пока потребительские кредиты для широких масс не приняли лавинообразной формы, этот «новый пролетариат» вряд ли мог порвать свои цепи. Но сегодня миллионы людей, заинтересованных в обнулении долгов, начинают представлять собой грозную силу.
В-третьих, довольно трудно убедить нынешнего обывателя в том, что капиталист, производящий машины, выпекающий хлеб или строящий дома, является лишь паразитом, заслуживающим уничтожения. Коммунистический опыт нашей страны, докатившейся после отказа от капитализма до колбасных электричек и талонов на мыло, бесследно для человечества не прошел. Но убедить разгневанных должников в том, что паразитами являются финансисты, не так уж трудно.
В-четвертых, эта теория вполне может апеллировать к чувству справедливости, поскольку сегодня есть много примеров списания долгов: начиная с крупных компаний, «слишком больших, чтобы рухнуть», и заканчивая малыми странами, слишком бедными, чтобы расплачиваться с МВФ. А если так, то, значит, государство может списать долги всем: пусть возьмет на себя издержки.
В-пятых, идея освобождения от финансового долга хорошо корреспондирует с идеей освобождения человека от экзистенциального долга. Ведь нам все время твердят, что мы кому-то должны: своей стране, своим родителям, своим детям, своим учителям… Сам факт нашего появления на свет порождает долг. И неприятие жизни под дамокловым мечом моральных обязательств усиливает неприятие жизни под давлением обязательств финансовых.