— Пойдем в машину. Устала стоять, наверное, — предложил папа.
— Я никуда отсюда не уйду.
— Лер, может, еще кофе? На тебя смотреть больно, такая бледная, — обняла меня Вика.
— Вот увидишь, уже сегодня мы будем отмечать его освобождение, — улыбнулся Лёша, остальные ребята его поддержали.
Двери здания распахнулись, и на улицу высыпал народ. Впереди с очень серьезным лицом шел прокурор, за ним свидетели. Народ загудел, и со всех сторон посыпались вопросы и выкрики:
— Какой приговор? Объявите решение суда!
Прокурор как танк шел вперед, не проронив ни слова.
Последним на крыльце появился адвокат, и… за ним закрылась дверь…
Я думала, что в ту секунду у меня остановится сердце. Перед глазами всё поплыло, и если бы меня не подхватил папа, упала бы на землю. Адвокат опустил голову, надул щеки и, медленно выпустив струю воздуха, запустил пальцы в волосы. Как будто он только что чудом выжил после кровопролитного боя и теперь никак не мог прийти в себя. Затем он коснулся дверной ручки и распахнул дверь. И я увидела Яниса. Без наручников.
С вами когда-нибудь случалось что-то настолько прекрасное, что вы готовы целовать землю, на которой стоите, и обнимать вселенную? Кричать слова благодарности, глядя в лицо голубому небу? Ведь где-то там, за облаками, за мной наверняка наблюдал тот, у которого я вымолила, выпросила, выревела, выстрадала свободу для Яниса.
В ту секунду, когда он появился в дверях, мне казалось, что в мои легкие сильным потоком хлынул кислород, который был перекрыт полтора месяца, и теперь я никак не могла надышаться.
Я пробиралась сквозь ликующую толпу к моему любимому, моему единственному, исхудавшему и бледному, окруженному людьми и камерами. Он растерянно водил глазами по людям, вполуха слушая вопросы и отрешенно отвечая на них журналистам. Мне в лицо лезли плакаты, чьи-то аплодирующие руки, а в ушах звенело от криков «ура!».
Наши взгляды пересеклись, когда я почти добралась до ступенек.
Мы бросились друг другу навстречу, и уже через мгновение его руки крепко обнимали мою талию, а я прижималась к нему, смеялась и плакала от счастья.
— Это ты сделала, — охрипшим голосом сказал он, положив холодные ладони на мои мокрые щеки. — Моя Клюква… Моя дикарка из прошлого… — Его губы коснулись моих, и народ захлопал еще громче.
Из толпы раздались свисты и радостные крики, со стоянки непрерывные гудки мотоциклов. Камеры, люди, диктофоны, микрофоны? Да к черту всех! Мы целовались так, как будто виделись в последний раз. Как будто прощались на веки.
— Я больше никогда тебя не оставлю, никогда… — оторвавшись от моих губ, сказал он.