— Маруся, у тебя должны быть очень веские основания, чтобы объяснить свою выходку, — в этот момент я желаю поменяться местами с Марго.
— У Данилы серьёзные проблемы со здоровьем. Ты знал об этом? — поднимается Маруся с постели. Глаза тёмные, как небо перед грозой, крылья носа подрагивают, кулаки сжаты.
— Что с ним? — бросаю быстрый взгляд на ребёнка. Он держится рукой за лямку майки Мэл, изучая, раскрыв рот, её лицо.
— В два года парень не ходит сам. Лишь с поддержкой переставляет ножки. И не говорит, — крупная слеза сбегает по Марусиной щеке, следом другая. — Почему ты и Руслан не в курсе? Вы же с Димой друзья!
— Данилой занималась мать… Но почему Димон…
— Дима большой ребёнок по жизни. А его жене плевать на сына. Она брала деньги на его лечение и спускала на себя.
— Испанский стыд! Но почему Волконский… Ладно, это я с него спрошу, — вспоминаю, как Димон всякий раз находил повод, чтобы не приезжать с сыном. — Услышал тебя.
— Я предложила Диме привозить Данюшу к нам. Волконский же трудоголик. Сутками пашет на компанию, а третья нянька Данилы никакая. Дифирамбы поёт Диме, а с сыном его, как с пупсом обращается.
— Это как?
— Без души!
Мэл кладёт Данилу на подушку и вытягивается рядом с ним.
— Он такой классный, пап, — глаза её сияют, будто и не рыдала пять минут. Я не узнаю мою малышку. Девица, которая скачет на татами, как заправский самурай и гоняет со мной мяч на заднем дворе, вмиг превратилась в ласковую мамочку. Того и гляди майка от молока промокнет. — Данька, смотри какой у меня мишка. Это мой лучший друг!
Лучший друг у Мэл плюшевый мишка? Мои легионы! Сколько открытий за одно утро. Маруся совсем другая.
— С Данилой разберёмся, — вздыхаю я. — Давай про твои косипоры поговорим.
Старшая дочь смущённо отводит глаза, и щёки её заливает румянец.
— До тех пор, пока ты не вышла замуж, за тебя отвечаю я. Потому получай домашний арест на неделю!
— За что? — отступает Маруся к окну.
— За ночные скачки, распутное поведение и несоблюдение техники безопасности в воздушном пространстве. Ты уже не ребёнок, моя дорогая. Включай голову.
— Но я… Ведь Дима…
— Дима вообще отдельная тема, — мельком вижу, как Мэл напряглась. — Чтобы обнимашек с Волконским я больше не видел!
— Прости, пап, — Маруся подходит и обвивает мою шею руками. — Люблю тебя.
— Твои обручи — это нечто! — тихо шепчу ей и подхожу к кровати Мэл. — Солнце, мы с тобой договорились! Хвост пистолетом.
Треплю дочь по светлым волосам и смотрю на Данилу, обсасывающего лапу серого медведя.
— Пацан-то голодный! Накормить и к Алёне. Пусть посмотрит. Зря я её что ли в институте отучил!