Я встретился взглядом с Шереметьевым. Когда же мое сердце перестанет скакать при виде его?
— Ты все еще ректор?
— Я отдал свою должность Алексу месяц назад. Но мы с тобой оба знаем, что я уволился задолго до этого.
Меня охватил трепет, и я оглядела зал, отмечая выражение лиц окружающих.
Я повернулся, впитывая магнетическое сияние его глаз. Он смотрел на меня так тревожно… Неужели думает, что я виню его в чем-то?
Шереметьев хотел увидеть мое выражение лица, когда я узнаю о новом контракте. Он хотел убедиться, что я одобряю его. Что я люблю его.
— Ты просишь меня выйти замуж? Просишь?
— Нет, Снежина, — он протянул ручку. — Я приказываю тебе выйти за меня замуж.
Я взяла ручку.
Слова расплывались сквозь слезы, пока я подписывала.
Он расписался за мной.
— Поздравляю, Катя, — тихо прошептал Игорь мне на ухо.
Облегчение было ощутимым. Я чувствовала его. Купалась в нем.
Игорь схватил меня за руку и поднял на ноги, переплетая наши пальцы в безмолвном обещании. Он не отпускал меня. Не сейчас. Никогда.
Мои родители обнимала меня на выходе. Сотрудники прощались.
— Я ведь могла отказаться, — заметила я. — Ты предоставил мне выбор! С Тимуром у меня не было такого права.
— Катя, я верю только в то, что счастливым можно стать, если сам выбираешь, какой дорогой ты пойдешь к счастью.
Я отступила и упала на ближайший стул.
— Я собирал о тебе все новости за последние три месяца. Каждый день. Каждую деталь. Я знаю, как мало ты спала, как мало ела, как много плакала. Это красивая боль… Но была ли ты счастлива?
Его глаза вспыхнули огнем.
Я знала, что в глубине души он получал удовольствие от моих страданий, потому что знал, что избавит от них!
Вот засранец!
Я должна была возмутиться. Но…
— Ты не принимал мои звонки, чтобы устроить этот сюрприз?
— Да.
Он опустился передо мной на колени.
— Если бы я мог провернуть сделку раньше, то вытащил бы тебя быстрее. Но к сожалению корпорации быстро не продаются.
— Ты манипулировал моей жизнью!
— Да. У тебя с этим проблемы?
Он поднес руку к моему лицу, ожидая ответа.
— Нет. Я жажду твоего собственнической, властной преданности. Поцелуй меня!
Шереметьев сжал мою ладонь своей и резко встал.
— Не здесь.
— Тогда где? Если ты не поцелуешь меня...
Он набросился на меня и захватил рот твердыми губами, горячим дыханием и грохочущим стоном, вибрирующим в его горле. Я вцепилась в его бедра, чтобы не упасть. Он обхватил затылок, притянул к себе, обнял так крепко, что мир мог упасть, а я такбы и осталась в руках Шереметьева.
Я захныкала от счастья, и его поцелуй стал хищным, сильным, заставляя меня бредить от желания.