Задняя мысль нашей конституции при этом заключалась в том, что старая власть сохраняет за собой верховные права даже над законодательной властью.
Однако как вы знаете, Александр Дмитриевич, и знаете хорошо, хребет дворянству переломить не вышло и оно выиграло борьбу за доминирующее сословие. От того наша власть, как это часто бывает начала переобуваться на лету и отсюда последовало создание небезызвестных вам, милостивый государь, правых организаций, на которые выделялись огромные средства и которые готовы были плясать под дудку самодержавия. Это ваши Дубровины и Пуришкевичи должны сейчас сидеть на этом месте! — Милюков как будто бы распыляться начал. — Знаете из-за чего они не нашли общего знаменателя? Деньги не смогли переварить, те гигантские суммы, которые самодержавие выделяло...
Щелк.
Курок взвёлся при нажатии на спусковой крючок, провернулся барабан.
Удар.
Выстрела не последовала.
Тишина.
Патрона не оказалось.
Дуло смотрело на Павла Николаевича Милюкова, так и оставшегося сидеть с открытым ртом на другой стороне стола.
Лидер кадетов, казалось бы, поседел разом.
Протопопов аккуратно положил пистолет на стол.
— Мы разговариваем о вас Павел Николаевич, прошу простить за дерзость вам об этом напоминать.
Лидер кадетов покивал, потянулся к чашке с чаем, глотнул — протолкнул ком, вставший поперёк горла.
— Нет ли чего покрепче, может быть? — прошептал он. — Страх, как выпить хочется.
— Рассказывайте, — отрезал Александр Дмитриевич.
«Говори, да не заговаривайся! Ври, да не завирайся!»
Пословицы русского народа.
Там же. Допрос Милюкова продолжается.
Алкоголь таки принесли.
На столе оказалась бутылка водки. Тёплая правда, пить такую — без удовольствия, поперёк горло встанет. А тут ещё стопки не принесли — Протопопов не просил, а охранник с рожей кирпичом как-то не догадался, что водку откуда-то надо пить. Не официант таки, поэтому простительно.
Милюков взглянул на бутылку водки, затем пристально посмотрел на Протопопова и заговорил, цедя слова.
— Господин хороший, вы можете спустить курок во второй раз, но ваши запугивания, смею заверить, здесь не работают и совершенно не уместны. Я вам не мальчишка какой-то, чтобы вот так шугаться.
Лоб Павла Николаевича был покрыт глубокими, с палец толщиной, морщинами, в складках которых терялись мелкие бисеринки пота. Он держал руки под столом, не желая выдавать дрожь и хоть сколько-нибудь показывать, что методы Протопопова его беспокоят.
— Поэтому, Александр Дмитриевич, вы мне не закроете рот. Если вы хотите чтобы я продолжил говорить — слушайте. Я не могу ответить на ваш вопрос, потому что, повторяю, история не рассказывается с конца, — заключил он.