Протопопов молчал.
— Ладно, давайте попробуем разобраться, что к чему... это даже в определённой степени забавно и занимательно, что вам не безразлично, Александр Дмитриевич. А знаете почему? Все потому, что узнав все так, как есть на самом деле, не со слухов и не с домыслов, вам уже не удастся затем говорить в своё оправдание, что министерству внутренних дел не было известно реальное положение дел в стране. И оправдать своё положение, вам тоже не удастся. Хотя... кому как не вам то, о чем я стану говорить, должно быть известно достоверно.
Протопопов промолчал и на этот раз.
— Я считал всегда и теперь считаю, что основной причиной шаткости положения в нашей стране является неполнота и совершенная неискренность тех уступок, которые мы получаем от власти, — начал Милюков. — Причём я утверждаю со всей ответственностью, что все это тянется с первого же момента, когда народное движение привело к манифесту 17-го октября. Собственно, уже быстрый переход от первой уступки ко второй, от Думы законосовещательной к Думе законодательной, — сам по себе характеризует нерешимость уступающих и вынужденность уступки…
Протопопов кашлянул в кулак, выпил чай.
— Срать я хотел что вы считаете по этому поводу, Павел Николаевич, извините за нескромность. Так понятно?
Милюков снова уставился на Протопопова совершенно изумлённо.
— Что вас смутило больше — то, что я хочу срать или то, что извиняюсь за нескромность? — министр приподнял бровь, как будто удивлённо.
— Вы, пожалуйста, все же послушайте, — заявил Милюков.
— Слушаю, только учтите, что мне начинает надоедать, — министр снова потянулся к чашке чая. — Вы кстати чай пейте, остынет ведь.
— Если вы хотите конкретики, Александр Дмитриевич, то я могу с уверенностью сказать так — эти уступки были сделаны в состоянии лихорадки. А их неполнота и неопределенность, о которой я уже упомянул, заключаются в том, что никакой реальной связи с настоящим конституционным устройством они не имели. И иметь не собирались. Изначально.
Милюков коснулся одного края стола левой рукой и второго края стола правой.
— Вот здесь конституционное устройство, а вот здесь, совершенно с противоположенной стороны — уступки. Так я конкретно изъясняюсь, Александр Дмитриевич? Срать вам перехотелось?
— У нас с вами разное представление о конкретики, Павел Николаевич.
— Ладно, хотите слышать имена, значит. Ну будут вам имена, — пожал плечами Милюков, как будто бы с безразличием. — И Витте, и Столыпин указывали мне на то, что слово «конституция» не может быть употреблено, потому что оно не соответствует намерению дающего эту уступку… так конкретно? — сузил глаза лидер кадетов, легонько улыбаясь уголками губ.