– Ося, какого чудня ты тут забыла? – в свою очередь поинтересовалась я и открыла сундук с одеждой.
Настроение стремительно ухудшилось, хотя, казалось бы, некуда. Но ничто так не удручает, как бесплодная попытка отыскать в сундуке что-нибудь подходящее – без заплат и потертостей.
– Ладно тебе бухтеть, Лесёна. Сколько можно делать вид, что все хорошо? Я знаю твою тайну.
От неожиданности я грохнула себе по пальцам крышкой сундука.
– К-к-какую… тайну?
Смятение жаром растеклось по груди, и мой голос заметно задрожал. Ося же растянула губы в понимающей усмешке.
– Тебе замуж хочется. Прям невмоготу, вот на всех и срываешься.
Меня взяла оторопь, да такая, что я позабыла обо всех тревогах.
– Я это понимаю, как никто. Мы ж с тобой, – продолжала Ося со снисходительной небрежностью, – обе сочные, сильные и, чего уж греха таить, красивые девицы двадцати восьми лет…
– Мне семнадцать.
– И потому надо быть заодно.
Ося торжественно замолчала.
– А заодно в чем? – уточнила я.
– В поисках любви! – воскликнула подавальщица с такой не поддающейся разумению интонацией, что меня совсем озадачило. – А, погоди-ка…
Она выбежала из комнаты, но вскоре вернулась с красной тканью в руках.
– На, примерь, – велела она. – Должно быть впору. Ну, чего смотришь?
– Из тебя не выветрился ардэ, что ли?
– Да нет же! Просто Фед попросил подыскать тебе одежу, а тут как раз в лавку напротив завезли…
Я уже не слушала, рука сама потянулась к наряду. Длинная рубаха в пол цвета рдяной листвы, с воротом, расшитым дешевенькими деревянными бусинами. Она была слишком броской для улиц, но в самый раз для выступлений. Что ж, пусть алый цвет давно переплелся с червенцами, но сейчас этот оттенок отчего-то пришелся мне по душе.
– Не знаю, как насчет поисков любви, но с нарядами сегодня складывается.
– Смейся-смейся, – ответила Ося с укоризной. – Все изменится, когда сыщется и на тебя мужик впору.
– Он что, сапог, что ли, чтоб впору быть?
– Вот найдешь, тогда поймешь.
– Ну и много ли ты сапог перемерила, чтоб свой найти?
– Главное – итог, – уклончиво ответила Ося.
Я пожала плечами и сняла старый наряд, затем поборолась с узкой горловиной нового и подпоясалась плетеным ремнем.
Ося же и не думала уходить и наблюдала за мной с таким видом, с каким обыкновенно ходила меж рядов на торжище. Не обращая внимания на мое более чем неприветливое молчание, она подмигнула.
– Вот вроде красная девка, – Ося потрясла в воздухе руками, будто призывая небо в свидетели, – и все при тебе: грива волнистая да шелковистая, глаза – два янтаря, а мы с бабами языки стерли гадать, в чем подвох и почему мужики тебя обходят, как колодец оплеванный. Будто, не к доброму часу будет сказано, чародейка-акудница какая! – Она в задумчивости поскребла подбородок и припечатала: – А просто, оказывается, язык-то у тебя бедовый совсем. Мужики такое страсть как не любят. От души советую чаще помалкивать, а то ты со своими гадами ползучими, снующими по грязным углам, и так не подарок!