Вереница густых образов вставала передо мной – я вспоминала…
– За тридевять дальних далей стоят чертоги светлые, каждой праведной душе в свой час известные. Ни птице мирской туда не долететь, ни аспиду ядовитому не добраться. Я сам не видел, но предки сказывали: явились однажды боги на земли наши и принесли с собой знания добрые. Меж теми, кто хотел учиться, разделили великие премудрости, а тем, кто миру служить хотел, Три дороги открыли, Три Пути.
Человек с теплым голосом ткал тысячи дорог из былин и сказок, на каждой из них – та явь, тот свет, что защитит меня. Рассвет. Я слушала, не трепыхалась, до поры до времени храня грезы на ресницах. Я не видела зарю, но знала, близок тот час, когда проснусь и разомкну веки. А пока…
– Ты колдунья, доченька. – Сухая ладонь легла на мою руку, и под кожей ниточками разошлось тепло. – Ничего не бойся! Каким бы Путем ни шла твоя душа, дар чародейский всегда при ней.
Окончательно я проснулась под каменными сводами, среди мужчин, женщин и детей в свободных одеждах из неокрашенного льна. Эти люди казались мне звездами в полумраке горы. Свет их знако́м, а лица – нет. Откуда я все это знала?
Я сжала в горсти рубаху своего певца-защитника и нашла под ней теплый кругляш. Медовый солнечный свет лился на руки, вместе с голосом отгоняя тьму. Весело и легко журчал вдалеке подземный ручей.
– Дитя. – От толпы отделилась худощавая женщина с вытянутым строгим лицом. – Иди ко мне.
Я выпустила камень и вдруг заметила, что мои запястья перевязаны корпией, на которой появились бурые разводы.
– Это жрецы сотворили с ней, – почти не размыкая губ, прошептал мой певец. – Разве можно такое стерпеть?
– Твоими стараниями они отыщут нас раньше, Фед. Давай, девчоночка, иди, – добавила женщина повелительно. – Ты глухая, что ли?
– Память у нее отнялась, да и руки изранены. Не сумел дорогой вылечить. Инирика, я все-таки настаиваю.
Колдунья поджала губы и посмотрела с осуждением. Но не на меня.
– Не сейчас, Фед. Сначала обряд.
– Девочка натерпелась от червенцев. Посмотри, что они оставили на ее запястьях.
– Зато живая.
– Инирика… Все это слишком странно.
Но в голосе того, кто привез меня, не было уверенности. Он явно знал, что сейчас произойдет, но не воспротивился.
– Но в даре ли она, Фед? Пусть матушка посмотрит. Так надо, ты знаешь.
Певец сам стащил меня и подвел к стене пещеры. Матушка? То, что издали виделось причудливой скалой, оказалось высоким деревом, наполовину вросшим в камень. Под корой плескались золотые нити. Ящерицы разбегались в разные стороны. Чудно́. Я смотрела, дивилась красоте невиданной, и такое тепло шло от каменного дерева, какого я прежде не знавала. А что я вообще знавала, кроме тьмы и ночи беззвездной? Кто я?