Я отпрянула, но обрушились непрошеные мысли: «Он так близко, только протяни руки! Перехвати зашедшееся в огне горло… и все! Алый Ворон никогда не раскроет клюв!»
Оберег раскалился.
«Отомсти за Елара!»
Я зажмурилась, чтобы не видеть, как корчится Драург. Как мелькает в отвороте черного беззащитное горло.
Если нить моей судьбы в руках Крылатой, если и правда есть грань между колдунами и жрецами, то сейчас она – та стена, на которую я не осмелюсь карабкаться.
В трапезную влетел слуга с кувшином и наполнил кубок наместника дымящимся питьем.
Муниса, придерживая за донышко кубок, помогла наместнику допить варево. В это время царевна взяла в руки колокольчики. Она разглядывала их с открытым ртом и не сводила глаз с переливающихся серебряных соцветий.
– Я представил на миг, что было бы, если б колдуны слышали наш разговор, – сказал Драург, едва осушив кубок.
Слова долетали до меня, как из глухого колодца, а взгляд, обессиленный, но все такой же холодный, снова тянул из меня слова.
– Но… почему Линдозеро?
Муниса укоризненно цокнула языком, но смолчала. Наместник извлек из-за пазухи белоснежный платок.
– Линдозеро когда-то было оплотом червонных жрецов, – ответил Драург, помедлив. – Сам Мечислав совершал там подвиги. В Линдозере до сих пор живут его потомки. Вы не знали?
Я покачала головой.
Нет.
– Могу я надеяться на твое молчание… сестра? – Червенец промокнул платком потемневшие губы.
Глядя на то, как ткань окрашивается разводами, я отчетливо осознала, какие намеки таятся в его вопросе.
И вдруг резко, с хорошо знакомым звуком лопнувшей струны сложился смысл: тогда, в корчме, Колхат понял, кто я, когда прозвучало упоминание этого города. Все прочее стало лишним, словно небо надо мной треснуло, с грохотом обрушилось осколками и одновременно удушающей тишиной безмолвия и безветрия.
Я узнала слишком много.
Сожаление, промелькнувшее в сером глазе Драурга, оказалось красноречивее любых слов.
– Да, – произнесла я едва слышно.
– Я рад, что мы достигли согласия. – Медовая улыбка сочилась ядом, той жижей, которую он испил. – А теперь, если позволите, я отдохну. Морские путешествия… изматывают.
Как в тумане, я поднялась, поклонилась и покинула трапезную, спиной ощущая взгляд наместника.
Ночь на корабле я встретила в отведенной каморке. На полу лежал тюфяк с соломой, на столе стояла плошка с нетронутой трапезой – ломоть подсушенного хлеба с козьим сыром. Делить пищу со жрецами никто из нас не стал.
– Минт, я не могу просто сидеть!
– Все, что ты уже могла сделать, сделала, – отозвался он. – Так что будь добра, посиди.