Ныне же по двадцатидневному моим с вами разлучении, совершенно почувствовав всю гнусность моих прежних неистовств, оставя и само рукоприкладствовавшее меня к тому пьянство, изъявляю перед вами… совершенное извинение и раскаяние, и прошу принять меня в дом ваш с таковым уверением, что я не только что как прежде до сего какие-либо производить могу бесчинства и наглые поступки, а и еще того менее побои и тиранство, но напротив, буду себя вести соответственно обязанности супружеской, доставлять вам возможное пропитание и спокойствие. Остаюсь с сердечным расположением муж ваш Дмитрий Ш. 28 октября 1826 г.»>{216}
Оборотной стороной такого либерального подхода была массовая коррупция администрации, нередко находившейся на содержании у миллионеров-откупщиков и закрывавшей глаза на не менее массовые злоупотребления: продажу низкопробной «сивухи» по завышенным ценам, несмотря на то, что цены по условиям откупа назначались постоянными. Практиковались повсеместно обмер и обсчет покупателей (когда трехкопеечная чарка обходилась им в 5–6 копеек) и прямая фальсификация напитков, что было в итоге даже официально узаконено в виде разрешения откупщикам понижать установленную крепость вина.
«Водка на барский двор отпускалась в 40° и хорошо очищенная, которая называлась дворянская. По той же цене, 3–4 рубля за ведро, крестьянам отпускали в 15 и 20°, совершенно не очищенную, — сообщал современник об обычной практике кабацкой торговли середины прошлого века в Симбирской губернии, не скрывая при этом и прочих подвигов откупщиков и их стражи. — Усердие мелких исполнителей в пользу откупа простиралось до того, что они выливали квас на базарах у торговок, били корчаги, в которых крестьянки затирали брагу для свадеб, бросали и топтали в грязь хмель, набранный мужиками в лесах, и, наконец, запрещали даже растить солод для браги. Они требовали, чтобы никто не смел ставить брагу и квас ни для себя, ни для продажи на базарах и ярмарках: «Иди пить пиво и брагу в кабаке, а больше нигде не смей»!>{217}
Произвол и размах откупной торговли вызывали тревогу у наиболее дальновидных деятелей тогдашней администрации. Отвечавший за состояние казенной деревни министр государственных имуществ П. Д. Киселев указывал, что ревизия его хозяйства 1836 г. выявила «повсеместное распространение между крестьянами пьянства, с которым соединены разврат, картежная игра, бродяжничество, совершенное расстройство домохозяйства и нищета».
Однако робкие попытки навести элементарный порядок хотя бы в столице ни к чему не приводили… Служащие откупных учреждений просто отказывались повиноваться полицейским, которые, как правило, находились у них же на содержании. В случаях, когда злоупотребления откупной торговли были уж слишком явными, назначались губернские чиновники для расследования. Затем обычно жалобы на продавцов забирались обратно, а сами «сидельцы» объясняли их недовольством недобросовестных и неплатежеспособных покупателей. Ситуация в столице ничем не отличалась от провинции. Когда в 1850 г. специальная комиссия из чинов министерств финансов и внутренних дел все-таки начала расследование махинаций в Петербурге, то ее деятельность была прекращена «по высочайшему повелению»