В моем послужном списке за время нашего обучения уже числились три разбитые вазы, люстра, из которой я всего лишь планировала выкрутить лампочку (ну я реально не собиралась ее ронять!) и одна сожженная картина.
Странно, кстати, что после случая с предметом живописи я еще жива осталась. В отличие от ваз, она восстановлению не подлежала.
Однако понемногу стал проглядываться и прогресс. Теперь я вполне ловко могла перенести силой мысли (взглядом, стараниями египетских богов или еще какой-нибудь мутью) стопку книг через комнату, не уронив при этом ни одной, ну, и не убив никого по пути.
Взаимодействия с живыми организмами тоже давались уже куда лучше. Пожалуй, если постараться, я смогу заставить стаю воробьев вытоптать на песке какое-нибудь нецензурное слово. Короткое, правда.
А что? Идеальное преступление!
Уже вижу сводки местных газет: «Воробьи-матерщинники. Кто они? Посланники дьявола или новейшая разработка вражеской разведки».
Интересоваться теорией, узнать, почему именно так происходит, и понять все механизмы я не стремилась. Во-первых, здраво оценивая свои силы, осознавала, что не поверю. Даже несмотря на то, что я уже по самые уши вляпалась в эту магию, порой было сложно убедить себя в том, что все происходит наяву. А, во-вторых, мажор и сам не стремился раскрывать все тайны. То ли ленился, то ли не хотел, то ли не положено было.
Однако понимание каких-то вещей приходило само собой. Бац, и ты уже что-то знаешь, причем знаешь абсолютно точно. Как с трибуналом, под который обязательно попадет секретароведьма из офиса старейшин.
Кстати, о них. То есть, о них – это всегда некстати. Терпеть мажора остаток дня после встречи с Александриной просто невозможно!
В общем, достаточно быстро стало понятно, почему колдун настолько требовательно относился к моему обучению. Теперь, помимо него в кабинет к стопятидесятилетней студенточке вызывали и меня.
Александрина давала несложные задания, которые я выполняла. Ощущения от этого – глупые и странные. Для полного погружения мне не хватало только блестящего циркового костюма и голоса на заднем плане: «А теперь на арену выходит великолепная и неподражаемая Лина!».
Хотя, про великолепную и неподражаемую они бы вряд ли сказали.
Цели и мотивы старейшин мне по-прежнему были непонятны, и я искренне сомневалась, что по первой же просьбе они мне их поведают, поэтому, не желая портить себе нервы, которые в последнее время и так были ни к черту, предпочла внять совету мажора.
«Жива? Вот и радуйся!»
Собственно, я и радовалась.
Особенно я радовалась, когда с нас сняли «поводок». Ну, как сняли… Растянули. Теперь он просто не позволял покинуть город.