А потом замолчала, едва зашла внутрь, в миллионный раз соглашаясь с тем, что была неправа. Нет, я не нашла за час работу своей мечты, совсем нет, да не на это Ионов и рассчитывал. Он сумел показать мне гораздо большее, то, о чем я раньше и не задумывалась.
Показать то, что мир не ограничивается новыми морозильными камерами или коллекцией кроватей, главное желать, ставить цели, мечтать.
Он делал все для того, чтобы открыть мне глаза, заставить поверить в то, что я не просто собственность «Волшебной снежинки» и совершенно неважно, чем я буду заниматься. Лечить котиков или строить дороги в Сибири. Прежде всего я была собой, личностью.
День за днем он избавлял меня от комплексов и тараканов в голове, которых там оказалось примерно столько же, сколько и гостей из Средней Азии в столице.
Я смогла встретиться с мамой через четыре недели после нашего разговора, и то на нейтральной территории. Я очень хотела, чтобы Андрей поехал со мной, но в этот раз он был категоричен, четко дав понять, что есть вопросы, которые должна решать исключительно я.
Разговор был тяжелым, практически невыносимо тяжелым. В какие-то моменты мне казалось, что я специально хочу причинить себе максимальное количество боли, чтобы дальше уже ничто было не страшно.
Родители на самом деле уже давно не жили вместе. Я не стала углубляться в подробности, был ли кто-то у папы, просто понимала, что не хочу это знать. Он смог отпустить маму, а она — нет. До сих пор любила, наверное, поэтому и позволила уйти.
Без слез не обошлось, но потом, действительно, стало легче. Я пообещала приехать на выходных, понимала, что смогу, однако внутри все равно что-то изменилось. Что-то крохотное, но очень важное надломилось, сломалось. Возможно, это была надежда.
Я словно начала смотреть на ситуацию по-другому, смогла ее принять.
Все стало хуже ровно в тот момент, когда я начала думать, что жизнь налаживается. Началось с незначительного — мы впервые остались дома на выходных. Сперва я не придала этому внимания, но с каждым новым днем понимание того, что что-то случилось, лишь нарастало.
Андрей становился все более неразговорчивым, хмурым, но совершенно не желал разговаривать о причинах таких перемен, как я ни пыталась узнать правду.
Спустя еще неделю я впервые разозлилась на него. По-настоящему разозлилась. Я делилась с Ионовым всем, он знал о каждом моем переживании, о каждом страхе. Читал меня, как открытую книгу, но сам отгораживался, строил какие-то стены, отдалялся.
Еще через три дня мы поругались. Из-за зубной щетки, которую он в очередной раз не поставил в стаканчик. Чертова щетка выбесила меня до такой степени, что потом я еще пятнадцать минут плакала в ванной.