Пытаюсь сохранять трезвый рассудок, но рядом с ним у меня каждая клеточка моего несчастного тела плавится. Думать не могу. А может…может, и не надо?
— Мертвого достанешь, — вздыхает Ринат и перекатывается так, чтобы оказаться на спине.
Я вижу, как от боли дергается уголок его рта. Кривится. Слишком мало времени прошло, еще и указания врачей кое-кто слишком упертый не соблюдает.
— Раньше времени в маразм с тобой впаду, если будешь так бесить, — облокачивается на подушки, вытягивает ногу, смещая с нее нагрузку. — Давай по пунктам.
Киваю, устраиваюсь удобнее и зарываюсь пальчиками в волосы Рината. Мне нравится их перебирать.
— Ты носишь моего ребенка.
— Угу…
— Таскаешь кольцо на пальце, к которому, если помнишь, прилагались рука и сердце.
— Красивое очень, — любую снова прозрачными камнями.
— Липнешь ко мне постоянно. Как осьминожка. Мне нравится, кстати.
Щеки опять вспыхивают. Вспоминаю, что я вообще-то голая.
— И вдруг с какого-то хрена заявляешь, что возможно, блядь, не любишь?
— Ты очень много ругаешься…
— А ты слишком много разговариваешь, когда мы можем делать куда более интересные вещи.
— Мне страшно, что для тебя все это просто игра. Бросишь меня через пару месяцев, и что тогда я…мы будем делать?
Кладу ладони на живот, глаза немного щиплет от слез. Мне сложно открываться перед Ринатом, очень сложно. Чувствую себя маленькой запутавшейся девочкой.
— Я тебе нужен?
— Ч-что?..
Его губы точно напротив моих, горячая ладонь давит на поясницу, и между нами не остается и миллиметра пространства.
— Я. Тебе. Нужен?
— Да…
Не думаю вообще.
Повторяю еще раз, потому что голос то и дело пропадает и я не уверена, расслышал ли Ринат.
— Забирай, осьминожка. Весь твой со всеми потрохами. Никуда не исчезну.
— Но ты так и не ответил, — делаю вид, что задумываюсь. — Можно любовника, или…
По бешеным глазам понимаю, что лучше мне молчать.
Он осторожно проводит пальцами по шраму на моем плече. Прижимается губами к все еще красной выпуклой коже.
Так нежно и осторожно, словно я какой-то экзотический цветочек, который от одного неосторожного прикосновения может зачахнуть.
— Давай-ка лучше я буду бояться за нас обоих, а ты перестанешь нервничать и накручивать себя на пустом месте. Роди сначала, а потом можешь хоть каждый день мне истерики устраивать.
— И ты все равно меня любить будешь? — улыбаюсь широко-широко.
— Буду.
Целует меня в кончик носа и добавляет тихим голосом с явной усмешкой в тембре:
— С беременными лучше не спорить.