1928 год, январь, 29. Ленинград
Фрунзе отхлебнул прохладного пива и взялся за кусок рыбины. Гинденбург же, сидящий рядом, мерно жевал сыр. Он любил сыр. Желательно подкопченный.
Баня… снова баня…
Михаил Васильевич очень любил «встречи без галстуков» и кулуарные беседы. И, надо сказать, знал в них толк. Во всяком случае повторное посещение бани, после того эпизода в Москве, было воспринято президентом Германии вполне благосклонно.
И поговорили хорошо.
И помылись.
И отдохнули.
– Да… жить хорошо! А хорошо жить – еще лучше! – добродушно заметил нарком.
– Это точно, – хмыкнул Гинденбург, после перевода. Хотя русский он за эти месяцы немного подтянул и сам уже мал-мало понимал собеседника.
– Вы планируете участвовать в этом польском цирке?
– Очень хотим. Но версальские ограничения… – развел он руками.
– Правила нужны для того, чтобы их нарушать, иначе какое же от них удовольствие? Во всяком случае так как-то сказал один мыслитель.
– Надеюсь не немец?
– О, будьте уверены. Ирландец. Звали его Оскар Уайльд. Он, правда, тот еще содомит был и проказник, но суть вопроса показал верно. Любое правило можно обойти, любой закон можно нарушить. В обычных условиях это не нужно. Это создает хаос. Но отчаянные обстоятельства порождают отчаянные поступки. Не так ли?
– И что вы предлагаете? – после небольшой паузы, спросил Гинденбург.
И Фрунзе рассказал. Вдумчиво. Основательно. С массой деталей.
– Чувствуется, что вы в прошлом были революционером.
– Вам нравится моя задумка?
– Она авантюрна, но любопытная. Сколько вы сможете выделить оружия?
– На полнокровный корпус. Пока больше просто нет. – Фрунзе лукавил, но не сильно. На складах действительно не было, потому что на них его почти не направляли, передавая в лояльные войска. Сначала постоянной готовности. Потом легким силам. Ну и, наконец в те территориальные части, которые не подведут…
– Не маловато?
– Это будет корпус рейсхира. Да еще закаленный на полях сражений.
– И все же…
– А вы сможете собрать в кулак большие силы не привлекая внимание… англичан с французами? – Фрунзе чуть в шутку не ляпнул «санитаров», но вовремя сдержался. Иногда его юмор бывал непонятен местным[8].
– А авиация? – спросил присутствующий на этом неформальном совещании Герман Геринг.