Внезапно оказалось, что всегда можно «перевести стрелки» и свалить вину за аварию на кого-то иного. Получалось как в присказке Джона Кеннеди: «у победы тысяча отцов, а поражение – всегда сирота». В крайнем случае «крайними» оказывались беспартийные. Особенно если они занимали хоть сколь-либо значимую должность. Здесь партийный билет выступал точно такой же «броней», как и в других местах.
И тут нужно понимать – безответственность тянула за собой такие вещи, как необязательность, а также полный разлад трудовой дисциплины. Но с этим, впрочем, плохо было везде в Союзе в те годы. А ведь тут еще «стахановства» не успели завезти из-за которого доля брака, ошибок и общей аварийности в оригинальной истории взлетела в небеса.
А потом удалось выяснить главное. Вся эта аварийность была ничем иным, как одной сплошной «операцией Ы». Ведь товар, который гиб в железнодорожных катастрофах, списывали. А его в вагон можно и не загружать весь. Или вместо него какой-нибудь фигни «отсыпать».
У Фрунзе с Дзержинским волосы дыбом встали, когда они осознали масштаб всей этой финансовой махинации. Причем, что забавно, воровали едва ли пятую часть уничтоженного имущества. Остальное честно шло под откос. Логика была проста – если в вагон загрузить не десять, а, например, восемь тонн того же сахара, то по рассыпавшемуся товару этого будет не понять.
И что самое печальное – всем этим «бизнесом» руководили чиновники, по цепочке уходящие на самый верх. В ЦК и наркоматы. Само собой, работая не в одиночку, а в рамках сговора с кучей людей. Ведь эти «левые» товары требовалось куда-то вывезти, а потом как-то продать. Причем так, чтобы вопросов это вызывало минимум.
А дальше?
А что дальше?
Началась методичная работа.
Прежде всего было внедрено правило, которое в оригинальной истории ввел Каганович: «У каждой аварии есть имя, фамилия и отчество». То есть, ввели личную ответственность за эти катастрофы. А чтобы избавиться от стрелочников внедрили табель, согласно которому у каждой конкретной операции имелся конкретный человек, за нее отвечающий. За любую. Вообще. В принципе. Даже за не забитый костыль в шпалу или обосранный общественный туалет на вокзале.
Не без перегибов.
Не без формализма.
Но «отмазываться» стало резко сложнее.
Также в 1926 году были открыты для нижних чинов вечерние школы. В изрядном количестве. И их всех там обязали учиться, чтобы поднять свой уровень до некоего минимального предела, сообразно должности. Угрожая карами вплоть до увольнения за отказ или ненадлежащее отношение к занятиям. За успехи же и рвение поощряли, в том числе рублем. А с 1927 года весь руководящий состав, как и в армии, перевели на статус «исполняющих обязанности». И вручили дорожную карту учебного процесса. Хотя, конечно, куда более скромную, чем армейцам.