Но и это – лишь часть замысла. Он состоял в том, что “Улисс” предложил читателю жизнь вместо книги. В этом не фундаментальная, а субстанциальная трудность романа: мы можем его понять в той же мере, что и жизнь. Многие куски текста, как значительная часть прожитого дня, остаются нерасшифрованными. Мы вынуждены догадываться о целом по обрубкам слов и окуркам мыслей. Джойс нас погружает в подслушанный и подсмотренный мир. И этим он не отличается от того, что достался нам без инструкций и объяснений. Симулируя реальность, Джойс ставит нас в положение, к которому мы привыкли как люди, но не как читатели.
Собственно, из-за того мы и читаем книги, что они разительно отличаются от жизни. У них есть цель и умысел, что позволяет последнему атеисту испытать благодать, которую другие зарабатывают пламенной верой. Но в “Улиссе” Джойс отвернулся от читателя, бросив его на произвол судьбы, роль которой играет автор. У нас нет выбора: эту книгу следует принимать непрожеванной. Ее темнота и бессвязность – часть испытания.
6 февраля
Ко дню рождения Рональда Рейгана
Рейган был моим вторым президентом. Картера выбирали без меня, но он мне все равно нравился. Именно таким я представлял себе американского политика: без помпы. Как все порядочные люди того времени, Картер был физиком, любил классическую музыку, на инаугурацию шел пешком, в джинсах. К тому же он был хорошим человеком: его обуревали сомнения в исключительной правоте – и своей, и Америки.
Рейган был из простых, любил родину и всегда говорил о ее успехах. По сравнению с ним Картер казался Гамлетом. Но Рейган Шекспира не играл и никогда ни в чем не сомневался. При этом он считался добродушным и снисходительным – не отцом – а дедом нации. Добравшись до Белого дома, Рейган первым делом сократил президентский рабочий день. Его не интересовали частности, он не любил вникать в детали. Рейгану хватало общей философии жизни, заимствованной в кино. Он воплотил в жизнь клише, превратив в политическую программу голливудское амплуа одинокого ковбоя.
Считается, что Рейган разорил коммунизм, втянув его в гонку вооружений, непосильную для советской экономики.
– Звездные войны, – сказали ему в Пентагоне, – чрезвычайно дорогая программа.
– Чем дороже, тем лучше, – ответил президент, – нам она по карману, им – нет.
Но еще важнее оказалась риторическая бомба, взорвавшая привычную к другому обращению политику. Главной находкой Рейгана стала формула “империя зла”, которую он, не доверяя спичрайтерам, сам вставил в знаменитую речь.
Следуя этике вестерна, Рейган разделил добро и зло и сказал, что свобода стремительно и неизбежно приведет к победе первого над вторым. В то время, когда Советская армия была в Афганистане, а Андропов – в Кремле, в это, по-моему, верили два человека. Второй – Солженицын.