Проза Платона, однако, только в пересказе профессоров становится его великой философией. Без нее тоже нельзя. Я и сам хочу “туда, где все чисто, вечно, бессмертно”. Но еще больше у Платона мне нравится рама. Его диалоги прекрасно обчитывать по краям, наслаждаясь бытовым прологом или меланхолическим финалом. Но можно выискивать попутную радость и в разгар беседы, замечая то, о чем забыли в пылу спора собеседники.
– Но чем же питается душа, Сократ?
– Знаниями, разумеется.
Всех платоновских “идей” мне дороже это сократовское “разумеется”. За ним стоит столь самоочевидная для греков истина, что им нельзя не завидовать. Ведь уже ни одна эпоха не сможет так запросто, почти бездумно ответить на мучающий нас всех вопрос: чем кормят душу?
На прощание Платон написал сухие “Законы”, из которых следует, что он изрядно разочаровался в платонизме. И его можно простить, потому что пока человек жив, его система не закончена, а когда он мертв, ее пишут другие. Не доказательная сила платоновской диалектики, а глубина и точная простота брошенной вскользь реплики оправдывает чтение диалога, если в нем есть такое: “Люди, которые проводят вместе всю жизнь, не могут даже сказать, чего они, собственно, хотят друг от друга”.
Мне чудится, что это написал Чехов, но, судя по “Человеку в футляре”, он вряд ли ценил греков.
10 мая
Ко дню рождения музея Клойстерс
Америка, понятное дело, не знала Средневековья, но она не может отвести от него взгляда. Новый Свет стилизовал собственную историю по старосветскому образцу. Если присмотреться к американским мифам, то легко провести параллели между одиноким ковбоем и странствующим рыцарем, перестрелкой и турниром, золотой лихорадкой и поиском Грааля. Так в стране, лишенной руин и замков, нашлось новое применение Средневековью. Поскольку Америка в нем не жила, она в него играет. Очищенный от исторической достоверности рыцарский мир стал объектом этической фантазии и политической грезы. Американцы импортировали Средневековье, ввозя его по частям и оптом. Этим объясняется происхождение лучшего нью-йоркского курьеза. Это – Клойстерс, архитектурный памятник, который намного старше самого Нью-Йорка.
В Европе купили и перевезли по частям развалины пяти средневековых монастырей, которые были заново собраны в северной части Манхэттена, чтобы стать популярным музеем. Прожив в его тени (почти буквально) первые пятнадцать лет эмиграции, я через день навещал там Средневековье, с которым мне повезло вырасти. Теперь я живу в Америке, которая не отучила меня от любви к старинному. Ее делит со мной вся страна, охотно подражающая рыцарям. Здесь есть гильдия оружейников под названием “Ржавый меч”. И каждую осень в парке вокруг Клойстерса устраивают средневековый фестиваль, где можно встретить опытного астролога, талантливого каллиграфа, безработного палача, голосистых менестрелей, толстых монахов и, конечно, рыцарей Круглого стола, участвующих в потешных турнирах в настоящих доспехах и на живых конях.