27 мая
Ко дню рождения Андрея Битова
Виртуоз ветвистой мысли, он вел за собой только въедливого читателя. В жизни Битов казался другим, но не был им. Он всегда дирижировал обстоятельствами, что помогло ему обойти советскую власть по периметру, стать певцом окраин и полюбить их.
Еще больше прозы меня поражал ум Битова. Это ведь не обязательное качество для пиита, которому Пушкин разрешил быть глуповатым. Но Битов в этом отношении радикально отличался от всех, кого я встречал. Он никогда, повторю для недоверчивых – никогда не говорил ничего банального. Трезвым и пьяным, на трибуне и в узкой компании, выступая перед читателями и болтая на прогулке, Битов вел разговор так, что его хотелось записать и перечитать на другой день. Я слышал и других мастеров беседы. Но если Довлатов говорил как по писаному, а Бродский ошеломлял парадоксами, то Битов – концепциями.
Все мы – рабы одного и того же внутреннего монолога, который становится внешним, когда приходится отвечать на бесконечно повторяющиеся вопросы. Но у Битова мысли рождались каждый раз заново, причем – как Афина: вооруженными, готовыми к защите.
Однажды, это было на Франкфуртской книжной ярмарке, мы сидели за круглым столом, рассуждая на вечно живую тему: “Россия – Восток или Запад”. Дождавшись слова, Битов заключил тривиальную дискуссию очевидным, но ускользнувшим от всех тезисом.
– Россия, – сказал он, – растянула Запад на три континента, доведя Европу до Берингова пролива и перейдя его.
В другой раз я был на встрече Битова с читателями в еврейском клубе Нью-Йорка, где, кстати сказать, выступал когда-то Маяковский. Мерный ход беседы нарушил бесцеремонный вопрос из зала.
– Как вы относитесь к Богу?
Я заранее сжался, потому что, на мой взгляд, любой ответ отдавал бы нестерпимой интимностью. Но Битов без тени смущения ответил категорично:
– Как Он ко мне.
– А как Бог относится к вам? – не отставал приставший.
– Как я к Нему, – еще тверже ответил Битов.
29 мая
Ко дню рождения Джона Кеннеди
Где вы были, когда убили Джона Кеннеди?
– Меня не было в проекте, – отвечают теперь чаще всего, но я-то хорошо помню траур, в который погрузилась наша семья, готовая поменять мертвого Кеннеди на живого Хрущева. Сам я тогда был маленьким, а вот Бахчанян – достаточно взрослым, чтобы служить художником в ленинском уголке харьковского завода “Поршень”.
– Смерть Кеннеди, – рассказывал Бахчанян, – потрясла простых харьковских рабочих, и один из них написал в стенгазету поэму. Начиналась она на тревожной ноте:
Сообщило Би-би-си:
“Убит Кеннеди в такси…”