Хотя мои грехи не шли ни в какое сравнение с пороками Гогена, я за него расплачивался всю начальную школу, что только углубило мою любовь к этому художнику.
Умелый, как теперь говорят и по-русски, “имиджмейкер”, Гоген всеми силами поддерживал образ романтического гения, стоявшего над буржуазной нравственностью. Потакая давней фантазии Запада о “благородных дикарях”, он и себя, ссылаясь на родство с перуанскими индейцами, изображал дикарем, восставшим против ветхих условностей уставшей цивилизации. На своей могиле (он умер на Маркизских островах) Гоген велел установить вместо креста грубое каменное изваяние языческого кумира.
Усвоив урок импрессионистов, освободивших картину от темы, Гоген стремился вновь ввести в искусство рассказ, мифологию, в конечном счете – содержание. Он вернул сюжету власть над картиной, но это был уже другой сюжет. После импрессионистов, спасших живопись от наррации, в изобразительное искусство пришла не новая повествовательность, а символ.
Попав на Таити, он писал там то, что видел, но так, как хотел увидеть. Отвечая своим критикам, которых не меньше, чем мою учительницу, раздражали неправдоподобные краски и искаженная перспектива его картин, художник говорил: “Утверждают, что цветная фотография наконец представит нам правду. Но какова масть кентавра?”
Покрывая красками свои фантазии, Гоген пытался слепить из своих образов первобытную мифологию, создать мир, полный богов, показать людей, не знавших грехопадения, чуждых любой морали просто потому, что они еще в ней не нуждаются. Гоген превратил реальность в идиллию и выдал ее за утопию.
8 июня
К Международному Дню океана
Только окунувшись в океан с головой, мы начинаем постигать стихию, которая готовит нас к загробной жизни. Под водой легче понять, что чувствует душа без тела, оказавшись в другом, не враждебном, а безразличном, хотя и теплом мире. Подводный ветер меланхолически треплет водоросли – как Офелию. Вспомнив о ней, притворяешься утопленником, отдаешься на волю течения, чувствуешь себя младенцем, позу которого принимает тело, избавленное от прямохождения. С родиной тебя, как в утробе, соединяет дыхательная трубка.
Женская природа воды – в ее податливости, в том, что, забываясь, мы теряем себя в ней. Вода – самая старая из стихий. Мы из нее вышли, и в память об этом океан ласково принимает нас в себя, но лишь тогда, когда мы отказываемся от приобретенных с тех пор привычек. В первую очередь – от речи. Море отнюдь не так беззвучно, как пишут в заголовках. Просто нам ему сказать нечего.