Рабочий день, вернее ночь, близилась к концу, и Вадик поспешил наполнить корзинку грибами. На полусогнутых ногах наш Че Гевара продирался сквозь боливийский лес цеховых колонн, стараясь не вызывать подозрений у сонливых охранников. Миновав все посты и избежав расспросов, он благополучно доковылял до раздевалки. Пока все принимали душ, — для Вадика это всегда было потерей времени, — он старательно, аж слюна подтекала из уголков лоснящихся губ, перекладывал драгоценную ношу. Он удовлетворенно оглядел результат: ничего не выпирало и не торчало из-под куртки и таких же просторных, как паруса, штанов. А вот на автобус, что отходил от цеха в шесть тридцать утра и следовал до дома, он опоздал. Пришлось ковылять до центральной промплощадки, и оттуда на городском маршруте он доехал до главной городской площади, где предстояло сделать пересадку.
Оранжевые точки часов на крыше дворца культуры показывали семь тридцать три, а термометр — минус девятнадцать, когда автобус распахнул для Вадика дребезжащие стонущие двери напротив черно-грязной фигуры с зажатой в руке вечной кепкой. Тут я вынужден разбавить нашу историю неинтересным, но крайне необходимым описанием. Поверьте, я сам пропускаю подобные моменты в опусах уважаемых современных авторов, ибо не в силах терпеть момент развязки, укутанный в рыхлое одеяло крайне аппетитных и заманчивых десятистраничных зарисовок на тему желтого кленового листа, его бесподобных прожилок и завораживающего падения с ветки на землю.
Декабрь в тот год выдался странным. Несколько дней в городе бессовестно куролесила оттепель, заставляя киснуть обувь обывателей в подмокшей снежной каше. Но ударивший вскоре мороз сковал в причудливые горные хребты грязное месиво, и жители, отчаянно чертыхаясь, покоряли их на разъезжающихся ногах. Дополняли картину длинные, поблескивающие в свете желтоглазых фонарей, полоски льда. Их особенно полюбила детвора, раскатывая дорожки подошвами ботинок и проскальзывая на них, порой, целый квартал. Автомобилисты и общественный транспорт вносили свою лепту, превращая дороги и остановки в сплошной каток.
Итак, Вадик вышел из автобуса и, по провинциальной привычке, решил высматривать из-за поворота номер первый, что доставил бы его дома. Наконец, нужный транспорт прибыл, но остановился почему-то дальше обычного, и Вадику следовало поторопиться. Не будем забывать, что за ночь он «прибавил в весе», да и сам не отличался расторопностью. Вадик спешил к автобусу, навстречу неумолимой судьбе. Тут-то все и случилось. За несколько метров до цели он, поскользнувшись на слегка занесенным за ночь снежной крошкой ледяном зеркале, беспомощно порхая руками, словно голубь на покатом подоконнике, со всего размаха опрокинулся навзничь.