Последнюю фразу Сиатта произнесла на тэччи, и звучала она намного более откровенно, чем позволительно говорить по-русски в присутствии других людей.
Акихиро взял её за руку и повёл к реке. Спуск в купальню был вымощен корой дерева, чьё название Акихиро так и не запомнил. Они сошли по шершавым, тёплым пластинам, погрузились в воду по шею и начали ласкать друг друга. Головастики словно обезумели – кусали их с неистовостью пираний. Боль лишь распаляла страсть.
Туча накрыла город целиком. В ней зарокотало на грани инфразвука. Потом хлынуло. Струи были черны, как волосы демона Юки-онна и холодны, как её объятия. Чтобы спастись от них, Акихиро и Сиатта ушли под воду с головой. Воздух им больше не был нужен. Они сплетались и кувыркались точно молодые выдры, а чёрный дождь над поверхностью реки тем временем стал сизым, будто железная окалина.
Падая на землю, он закипал огромными пузырями.
* * *
Здравствуй, Машенька.
Прости, что давно не писал. Честно говоря, у меня и сейчас времени в обрез.
Там, где прошла «гроза» Кена и Барби, природа взбесилась. Вся биомасса на месте нашей атаки сплелась в огромный отвратительный ком. Он пахнет гнилым мясом и выглядит как гнилое мясо, только в мире не бывало ещё такой огромной кучи падали. Сейчас она уже километров десять в диаметре, метров двадцать высотой и продолжает расти. По ночам она светится, в ней прорезаются язвы вроде ртов и хохочут, как тысяча Мефистофелей. А днём она снова расползается вширь.
Мы жжём её огнём, но она увеличивается быстрее, чем нам подвозят напалм. Я работаю рядом с Кеном. Он весь почернел, и не только от копоти. Вчера погибла Барби. Перед наступлением темноты она ушла в гнилое месиво, сказав, что за грехи нужно расплачиваться сторицей.
Этой ночью Мефистофели гоготали вдесятеро сильнее обычного.
Вероятно, мы сбежим с Урании. Процесс не сдержать, это понимают все. Офицеры шепчутся, что на Земле аварийными темпами клепают атомную бомбу. По старинным чертежам, без электроники – ведь электроника в портале Фокина дохнет навсегда. Если даже успеют, континенту всё равно конец. Радиация или гниль – не один ли хрен?
Но у меня даже в самый жуткий час, когда язвы бесовских ртов разинуты шире всего, теплится надежда. Может быть, где-нибудь в самых глухих лесах ещё остались «дикие» иу-еу, которые умеют превращать живое не в мёртвое, а в в изумрудный животворящий мох. Может быть, он придут и исправят нашу страшную ошибку.
Я за это всё готов отдать. Даже любовь к тебе, Машенька.
Женщине такие слова говорить нельзя, поэтому завтра я брошу это письмо в огонь.