– Какого черта они аплодируют? Вот идиоты, – обругала Эмма толпу.
– Это их король, – отозвалась Хосефа.
Они пришли туда по той простой причине, что Далмау так и не принял работу, в результате которой тысячи простых людей потеряют свои дома. Хосефа знала, что, хотя Эмма и предложила ему такой вариант, Далмау продолжал искать что-то другое. И не нашел, что вынужден был признать за обедом в минувшее воскресенье. Но и не сказал, что пойдет в муниципальные бригады, и с тех пор его нигде не видели.
– Вот он, – объявила Эмма, когда одна из муниципальных бригад, дефилирующих перед королем, подошла ближе.
Хосефа пыталась рассмотреть его. Не получилось. Зрение подводило, шутка ли – шить от двенадцати до четырнадцати часов в день. И все-таки она кивнула, скривившись. В глубине души она хотела, чтобы Далмау отказался от работы, которая загонит тысячи людей в бараки на морском берегу, но положение сына, похоже, поистине отчаянное, раз он записался в бригаду по сносу домов. Хосефа переживала, а толпа приветствовала рабочих, будто солдат, одержавших победу на войне. Мизансцена, достойная монарха, почтившего Барселону своим присутствием: перед муниципальными рабочими двигались две повозки, одна запряженная шестью лошадьми, другая – шестью мулами; на мулах и на конях – шелковые, расшитые золотом чепраки, а на повозках – разного рода орудия для разбора зданий. Каждую колонну возглавлял прораб, державший в руке лавровую ветвь, с которой свисала записка с указанием, какой дом бригада должна разрушить, а позади каждой колонны шествовал оркестр. Военные и полицейские были в сверкающих парадных мундирах. Гражданские чиновники – во фраках и цилиндрах, их супруги – в шелках и драгоценностях.
– Смеху подобно! Чудовищно! Недопустимое в наши времена разбазаривание средств, а с другой стороны – оскорбительное подобострастие, – возмущалась Эмма, – как будто мы – рабы.
– Вот она – монархия, – заметила Хосефа, – расточительство, фанаберия, своеволие власти. Потому-то мы и республиканцы.
Эмма глаз не сводила с Далмау, который проходил перед королевской трибуной, еле волоча ноги, понурив голову. Да, республиканцы поддерживали этот проект городской застройки, но как должен чувствовать себя Далмау, предающий своих? Тручеро мог предложить ему другую работу, наверняка была какая-то альтернатива. Но возможно, словесный удар по его мужскому достоинству привел к тому, что партиец предоставил только эту, единственную возможность. Эмма вздохнула. Хосефа так и не могла разглядеть сына, но вздох Эммы расслышала и поняла, что та не в своей тарелке.