Испания, неизменно высокомерная, вступила в переговоры с марокканцами и кабилами с позиции силы, как будто до сих пор над империей не заходит солнце. Горнодобывающие предприятия, защищая свои интересы, заключили пакт с вождем берберов, который атаковал султана и уступил командование другому предводителю, а тот, вопреки договоренности, поднял народ Рифа против расхитителей национальных природных богатств. Со своей стороны, испанское государство, то есть его посол в Марокко, описывало иностранным корреспондентам нового султана человеком мрачным, грубым и совершенно неспособным управлять страной; довольно сомнительные высказывания, если учесть, что именно от Марокко испанцы ожидали помощи в эти смутные времена.
Все-таки Далмау получил свою порцию восторженных криков и аплодисментов, когда открыли новое полотно, завершающее серию; теперь все три почти целиком занимали стену актового зала и ресторана Народного дома республиканцев. Потом его вместе с Хосефой и Хулией пригласили отужинать; девочке исполнилось уже пять лет, и резкие, грубые черты, унаследованные от отца, немного смягчились, зато проявились бесстрашие и прямота, которые она взяла у матери.
– Мама и сегодня не придет? – посетовала она после того, как официант принял у них заказ.
– У твоей мамы много работы, милая, – постаралась отговориться Хосефа.
Хулия открыла рот, чтобы ответить, но Хосефа отрицательно покачала головой, медленно, терпеливо, мол, лучше не продолжать в том же духе; малышка нахмурила брови, но послушалась и стала без стеснения разглядывать людей, сидевших за соседними столиками. Дети забывают быстро, несколько часов – и самая большая беда, глядишь, и развеялась как дым. Великое достоинство детства: малыши рождены, чтобы смеяться, оставлять неприятности позади и возвращаться к играм и фантазиям. Все же и Хулия могла заметить напряжение, возникшее между ее матерью и Далмау. Бывало, что они пересекались, ссорились, и Эмма пренебрежительно от него отмахивалась. Хулия любила Далмау, обожала Хосефу и благоговела перед матерью, но весь мир ее привязанностей рушился, как только эти двое встречались. Она не решалась расспрашивать Эмму, чтобы не портить тех счастливых моментов, когда мама возвращалась с работы. И потом, разве мама может быть виновата? Ведь это мама! Вместо того девочка пыталась что-то выведать у Хосефы, которая приводила кучу оправданий, но ничего не могла прояснить. «Почему ты ссоришься с моей мамой?» – вдруг спросила она у Далмау во время одного из воскресных обедов.
– Потому, что люблю ее.