— Нужно притащить сюда пушки!
— Надо призвать батьку, пусть распорядится…
А камни тем временем все летели с теми же промежутками, но падали уже на свободную от казаков землю, а иногда на зазевавшегося раненого казака.
Прибыл сам Гонта, качаясь и переваливаясь маленьким телом в такт бродящему в нем вину. Оглядев позицию, он приказал стрелять из ружей по воротам. Стреляли долго, пока не изрешетили ворота, но град камней не прекращался.
— Сколько чертей засело там? — прохрипел Гонта в сердцах. — Ребята! Разложите костер вокруг этой конюшни и подожгите ее!
После одного случайного выстрела в сторону синагоги камни внезапно перестали падать.
Наступившая тишина длилась несколько минут. Потом казакам было приказано ломать ворота топорами. Как велико было удивление всех, когда в передней синагоги нашли только одного еврея с растрепанными волосами, на полу, около кучи камней! Руками он водил по раненой ноге, закусив губы от боли. По лицу его струился пот, глаза горели как у одержимого. Казаки перешагнули через него и с саблями бросились в синагогу, но никого не нашли, никого там не было. Раскрытый Ковчег, амвон без занавеси, висячие подсвечники — все мертво, неподвижно. Они вернулись, выволокли раненого Исроэл-Михла во двор и бросили к ногам атамана.
— Вот, батько, сатана, вот убийца наших братьев! Смотри, только его нашли.
Батько Гонта вгляделся в синагогального служку, злобно пнул его ногой, опрокинул, плюнул, приказал оттащить его в сторону и ввести лошадей в «конюшню». Когда испуганных лошадей загнали в синагогу, батько стал судить Исроэл-Михла, убившего трех казаков и одну лошадь и ранившего четырех человек и пять лошадей. По бокам батьки стояли ближайшие его соратники, а вокруг — собравшаяся толпа. Он приподнял свои густые брови, разлохмаченные усы повисли, под тяжестью казацкой папахи голова его несколько наклонилась набок. Поиграв рукояткой длинной кривой сабли, отрыгнув несколько раз, он объявил приговор; раздеть жида догола и положить связанного головой к воротам, четырем часовым стать — двоим в ногах, двоим в головах, а Ивану Зурбило (солдат-великан протиснулся из толпы и вытянулся перед атаманом) забить жида плетью до смерти.
— Будешь бить его медленно, слышишь, сукин сын? Медленно-медленно, удар за ударом. Так, не бей сильно. Вот так. Не переставать, слышишь, ни на минуту не прекращать бить, пока из него не уйдет его черная собачья душа. Медленно-медленно, осторожно, милосердно, с толком и до тех пор, пока в нем будет держаться его чертова душа. Ха-ха-ха-ха!
Казаки чуть не рехнулись от восторга, слушая остроумный приговор батьки.