И вот был дан приказ о депортации.
Он был дан в тот самый день, когда Рабинов наконец оправился от тяжелого гриппа. Профессор Фромме не видел его уже десять дней и, соскучившись, хотел даже отправиться навестить больного. Но жена пригрозила, что запрет дверь на ключ: в его возрасте ему только инфлюэнцы не хватало!
В последние недели третьего года войны на Фромме снизошло вдохновение свыше: каждая победа на полях войны, каждый захваченный город окрыляли его и приводили в состояние обостренного восприятия, какого он не знал даже в дни юности. Он писал без передышки часы напролет.
В то утро он сидел за столом и писал на белых листах бумаги своим размашистым, грубоватым почерком, противоречащим утонченности темы:
«Даже страсти разнятся степенью напряжения, распределяясь в согласии с разницей в типологии, ибо это суть разные по типу состояния духа. Душа может желать и наслаждаться, ликовать и восхищаться красотой, воспарять нравственно и испытывать счастье религиозного переживания, называемого в нашем благословенном языке „андахт“. Совершенно неважно, что является предметом „ан-дахта“, — страх превращается здесь в высшую доблесть».
И после короткой передышки, необходимой для сосредоточения:
«В определенном смысле мы способны воспринять данный феномен гораздо глубже, чем наши предки. Ибо его восприятие обусловлено одним важным обстоятельством: расстояние во времени дает нам преимущество более острого исторического взгляда на чудесный (подумав, он зачеркнул это прилагательное), духовный, религиозный и пророческий опыт древнего Израиля до рождения Христа в сопоставлении с жизнью и деятельностью самого Христа».
Он ощутил сладостный зуд в кончиках пальцев, мозг его ликовал. Вдруг, вопреки своим обычаям, без стука вошла его жена.
— Ганс, там уводят Рабиновых! Трое вооруженных гестаповцев, один из которых наш Фриц, ведут их к железнодорожной станции. Что же теперь будет? Что же будет?
Она в отчаянии протянула к нему руки.
— Успокойся, Ингрид. Ничего не будет. Такова воля Всевышнего… Да, воля Всевышнего. Теперь я способен писать и без помощи Рабинова. Клянусь, на меня снизошел дух небес. Никогда еще я не был так озарен этим духом.
— Но мы должны попытаться спасти их…
— Хорошо, хорошо, давай выйдем. Попытаюсь поговорить с мальчиками. Если и не поможет, то и не повредит.
Выйдя из деревянного флигеля, утопающего в зелени и цветах, они увидели трех гестаповцев и чету Рабиновых, стоящих перед калиткой. Несчастные просили своих гонителей дать им попрощаться со старыми добрыми друзьями — профессором и его женой. Те совещались, не зная, как поступить. Прохожие косились на них, но не останавливались. На улице не было видно детей, так как в эти часы все были на занятиях. Рабиновы ждали решения. Но вот, не иначе как вмешался перст Божий: старики сами вышли к ним…