— Это уже невозможно…
— Возможно. Но для этого необходимо что-то делать… понимаешь?
— Угу, — она наконец кивает, хотя в ее взгляде я по-прежнему вижу недовольство и несогласие.
Моя маленькая бунтарка.
Я по-прежнему горжусь ею и считаю правильным, что она сбежала из дома и прервала тогда общение с матерью и отцом. Но все это слишком затянулось, конфликт перешел в стадию этакого торфяного пожара, где внешне все окей, а на душе — погано, и это не есть хорошо. Так не может продолжаться вечно. Я это прекрасно понимаю — может быть, потому что я старше Жени на целых одиннадцать лет. Но ей тоже уже пора понять…
— И я поеду с тобой, — добавляю безапелляционно.
— Зачем? — фыркает девушка.
— Я точно должен объясниться с твоим отцом.
— Не надо, — Женя хмурится. — Пожалуйста…
— Это будет мужской разговор.
— Мой папаша — не мужчина! — возмущается моя малышка.
— Но когда-то был им, возможно? — хмыкаю я вопросительно.
— Не уверена…
— Если я не увижу в нем зерна разумности и желания вести диалог — поверь, я не стану под него прогибаться, — уверяю я Женю.
— Ладно, — она сцепляет зубы.
— А теперь — душ и завтрак, — командую я, и мы выбираемся из постели.
Женя и вправду ограничивается тем, что покупает в ближайшем к больнице продуктовом павильоне сетку апельсинов и киви и оставляет их у администратора с небольшой и очень формальной запиской:
«Василию Ивановичу Скворцову, сорок семь лет, отделение травматологии, палата номер восемьсот тридцать четыре. Скорейшего выздоровления! С наилучшими пожеланиями, Женя».
Я ограничиться апельсинами никак не могу — а потому отправляюсь прямиком в эту самую палату номер восемьсот тридцать четыре. Женя остается в коридоре дожидаться меня.
Василий Иванович встречает меня с повязкой на голове, под капельницей, но с крепко сжатыми кулаками и ненавистью в глазах. Также я вижу в его взгляде четкое осознание: он понял, что тренер дочери по плаванию и мужчина, с которым она живет, — это один человек, а именно — я.
— Это ты! — он тычет в меня указательным пальцем, и я удивляюсь, откуда в этом только что попавшем в автомобильную аварию мужчине столько силы и ярости. — Ты совратил мою дочь!
Кажется, теперь я прекрасно понимаю, в кого Женя такая эмоциональная.
Забавно.
Ну, или не очень забавно.
— Совратить можно несовершеннолетнюю, ребенка, — говорю спокойно в ответ. — А вашей дочери было восемнадцать, когда наши с ней отношения впервые вышли за рамки рабочих. Да и вообще, диалог следует начинать с приветствия, вм так не кажется? Я так привык… Добрый день, Василий Иванович. Меня зовут Олег.