— Что, тебя уже вышвырнули?! Так быстро?! Честно говоря, я все-таки надеялась, что ты продержишься немного дольше…
— Он хочет поговорить с тобой, — заявляет Олег совершенно серьезно.
Я морщусь:
— Издеваешься, что ли?!
— Нет, — мужчина качает головой. — Это правда. Я ничего не обещаю, но… Думаю, стоит попробовать. Но если он скажет хоть что-то оскорбительное в твой или мой адрес — сразу уходим, обещаю.
— Разумеется, он скажет! — фыркаю я насмешливо. — Иначе и быть не может! Зачем вообще пытаться?!
— Затем, что ты не хочешь потерять связь с родителями раз и навсегда, — Олег закатывает глаза, и я понимаю, что он прав.
Взрослый. Мудрый. Бесит.
— Но если он повысит голос — хоть раз! — я ухожу, — говорю строго.
— Мы уходим, — кивает Олег.
— Ладно… Так, погоди… то есть, ты со мной пойдешь?
— Конечно.
— И в палату тоже? — уточняю на всякий случай. — Не хочу находиться там один на один с ним…
— Я с тобой, да.
— Хорошо, спасибо, — киваю и поднимаюсь с места.
Все это кажется мне сущим бредом. Очень, очень очень плохой затеей.
Впрочем, терять мне все равно нечего: в крайнем случае, меня просто с порога обольют говном. Но тогда я хотя бы точно буду знать, что эту дверь следует раз и навсегда закрыть — и не ломиться в нее больше, несмотря на чудовищную боль в собственном сердце.
— Только не тешь себя напрасными иллюзиями, — просит Олег.
— Что ты имеешь в виду? — хмыкаю я, совершенно не понимая, о чем он говорит. — Мне кажется, я и так жду самого плохого… Какие уж тут иллюзии?
— Даже если этот разговор пройдет не так плохо, как ты ждешь, все равно все не решится в один день, — говорит Олег. — Нужно время.
— Я понимаю, — киваю с усмешкой.
— Тогда идем, — он протягивает мне руку, и я вкладываю свою маленькую ладонь в его большую, теплую и надежную.
Я открываю дверь палаты, делаю первый шаг и вижу его.
Своего отца.
Мы не виделись много недель — а при последней встрече он был со мной так груб и жесток, что сейчас мое тело сразу покрывается мурашками ужаса, и организм как бы кричит откуда-то изнутри: беги! спасайся!
Близость Олега немного помогает: я вцепляюсь в его ладонь так, что наверняка причиняю боль, но он терпит и не говорит ни слова.
Зато папаша вдруг поворачивает перевязанную белым голову, видит меня, губы его моментально расплываются в странной улыбке:
— А вот и ты! — и я совершенно не понимаю, рад он меня видеть или нет, скажет он сейчас что-нибудь доброе или реально обольет говном так, что придется потом отмываться несколько дней…
— Здравствуй, — сухо говорю в ответ.
— Что, даже поцеловать отца в щеку не подойдешь? — спрашивает папаша иронично, я напрягаюсь, старательно сдерживая эмоции, которые так и рвутся наружу истошными криками, а потом просто качаю головой: