Вот только во мне безразличия больше нет ни капли. Моя сдержанность в очередной раз терпит поражение. Костя и раньше будил во мне дикие эмоции, а сейчас и подавно сорваны последние тормоза — лечу на высокой скорости в непреодолимую преграду.
— Да пусть хоть в мумию превратится, сидя в своей машине, мне все равно. Я никуда не уйду, пока не объяснишь, в чем дело, — требую, подходя ближе.
Меня тянет к Косте, но до вчерашнего дня я отказывалась себе в этом признаваться. Да, Гончаров замкнутый, прямолинейный, у него своеобразный циничный юмор, которым он все время жалит, но с каждым днем этот человек все чаще кажется другим, потому что теперь мне известно о нем больше. Созданный для общества образ разительно отличается от того мужчины, с которым я живу.
— Ты забываешься. Здесь я главный, и я решил, что ты мне больше не нужна, — говорит Гончаров с таким спокойствием, что хочется заплакать и ударить его по лицу.
— Нет. Мы сейчас в равных условиях и правах. Пусть клятв и не давали друг другу, но я твоя жена, а не пластмассовый манекен, который ты можешь ставить в любой, удобный для тебя угол. Ты сам сделал выбор. За двоих.
— Я передумал, Маша. Мы справимся с Рафом без тебя. Документы о разводе получишь почтой. Забирай вещи и спускайся на парковку, — произносит Костя со стальными нотками в голосе, чем ранит еще сильнее.
— Почтой, да? Или ты получишь по почте какую-нибудь из моих конечностей, после того как начнешь убирать людей, причастных к смерти твоего сына, — произношу единственное, что приходит в голову без мата. — Какова бы ни была причина этих резких перемен, с людьми нельзя так поступать. Я не вещь. — Сжимаю руки в кулаки и с силой бью Гончарова в грудь. — Слышишь, не вещь! — Бью еще. — И не твоя кукла, которой можно играть, как вздумается. Или ты думал, что деньги всё компенсируют? Все твои издевательства надо мной?
Костя перехватывает мои запястья и сжимает их, словно в стальных тисках.
— Успокойся. Ты ведь должна радоваться, а не истерить. Больше никакого принуждения и попыток тебя соблазнить. Ты же об этом мечтала, разве нет?
Я пытаюсь вырваться и снова его ударить.
— Я не смогу дать тебе семью. Не сделаю ребенка и не позволю остаться в моей жизни. А еще я прекрасно умею считывать эмоции других людей и вижу, что ты в меня влюбляешься. Не нужно. Я этого не просил. У нас сделка. И только она.
Я едва различаю его слова, которые доходят не сразу из-за набата безумно колотящегося сердца.
Так вот в чем причина. Сделка у нас? И привязанности не входят в планы Гончарова.
— Ты бездушная сволочь! Вчера я разрешила себе ни о чем не думать рядом с тобой, открыла свое сердце, ты слушал с таким наслаждением, а сегодня по-скотски со мной поступаешь?