– Нашла что-нибудь?
– Я думаю. Это очень ответственный шаг – познакомить человека с литературой какой-то конкретной книгой. Я просто… ну, не хочу, чтобы она показалась тебе слишком сложной или как-то испугала.
– Думаешь, меня может испугать книга?
– Вызвать отвращение, – Лиза продолжала разглядывать свои книги в поисках нужной. – Вот это самое страшное – если первая в твоей жизни книга вызовет отвращение к литературе в целом. Поэтому я сейчас думаю, какую книгу тебе дать.
Андрей провёл пальцем по оранжевой обложке «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера, после чего встал. Лиза забавлялась, и он не мешал ей, потому что видел, с каким рвением она старалась подобрать ему книгу. Литература никогда не казалась Андрею чем-то занимательным, да и сейчас он особо не желал окунуться в неё. Даст Лиза книгу – может, он и прочитает первые десять страниц, но потом, скорее всего, положит куда-нибудь далеко и забудет. Его интересовала сама Лиза, а не её книги. Он мог часами слушать, как она о них рассказывает, но читать – нет. Это выше его сил.
– Тебе нужен мужской писатель. Может, «папа Хэм»? Или всё-таки дать Ремарка?
– Как хочешь, – Андрей отодвинул шторы и взглянул на подоконник. – Ты лучше разбираешься в этом.
Взгляд пробегал по произведениям, умещённым в твёрдом переплёте (вновь Оруэлл, попались Чак Паланик, Дмитрий Глуховский), пока не остановился на уголке тетради, выглядывающем меж книг. Андрей схватил уголок, потянул за него и вытащил девяностошестилистовую тетрадь с тёмно-синей обложкой. Открыл её. Увидел заполненные чернилами страницы. Аккуратненький круглый почерк. Строки и строки, и строки, и строки. Многочисленные абзацы.
Андрей открыл страницу, пронумерованную числом 13, и начал читать.
Она вдыхала ночной воздух и выдыхала страх, словно в её лёгких сидело нечто, пожирающее кислород и выбрасывающее наружу тревогу, сомнения, не отпускающий ужас и… страх – всё то, чем она жила последние три года. Ветер, приносящий голоса прохожих, аромат кофе и сердцебиение города, умирал в её лёгких при каждом вдохе – его съедало тайное нечто, вырыгивая под рёбра жгучую боль. Что могло её сейчас остановить? Что могло спасти сломленную пополам девочку от добровольной девочки, которая казалась такой желанной во снах и робких, совсем не смелых мечтах? Что?! Казалось, весь мир жаждал этого, ждал, когда с края крыши одного из домов Петербурга рухнет тело – с грохотом, прямо перед прохожими. Ветер подталкивал её в спину, как шепча на ухо: «Давай, сделай это, не робей». И она внимала этому шёпоту, зашагав к обрыву, чувствуя холодные пальцы смерти на своей шее.