— Твою мать! — забегаю в Машкину спальню и вижу ее — бледную до синевы, в одних трусиках. — Я звоню в скорую.
Потом позвонила Ростиславу Андреевичу и просто стала ждать. Скорая приехала быстро, и я выдала им скудные сведения, о том, что здесь произошло.
— Все будет хорошо, — сказал Ростислав Андреевич и сжал мою руку, вяло лежащую вдоль тела.
Я киваю и снова вытираю слезы. Мне очень страшно. Я не знаю, что она выпила и как это повлияет на ее здоровье. Отец держится, хотя видно, что он удручен. Губы сжаты в нитку, глаза полыхают праведным огнем.
— Кто дал ей психотроп? — спрашивает с нажимом.
— Наверняка Токарев. Кто же еще? Она была с ним.
— Убью тварь! — он сжал кулак и саданул им по рулю. Я вздрогнула и снова заревела.
— Не плачь, ты разрываешь мне сердце, — с болью в голосе говорит Ростислав Андреевич.
— Хорошо, не буду, — смахиваю слезы и отворачиваюсь к окну.
Он снова берет меня за руку, и рулит одной рукой. Его машина на автомате, поэтому скорость переключать не нужно. Так и едем до самой больницы, сцепив пальцы. Беда, приключившаяся с Машей, сблизила нас духовно.
Сидим в коридоре и молчим. В помещении повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Проходит минута, потом целый час. Сколько нам здесь еще сидеть в неведении?
Одиннадцать вечера. Трехчасовая вечеринка получила плачевный исход. А ведь собирались тусить до утра. Эх, подруга, зачем ты приняла запрещенное вещество? Это все Токарев, черт бы его побрал! Ну ничего, Ростислав Андреевич с ним разберется, никакие родители его не спасут.
Я понимаю, что выгляжу неуместно, сидя на стуле в коротком платье, из-под которого высовывается резинка чулок. Приходилось постоянно одергивать подол, что ужасно нервировало Ростислава Андреевича.
Наконец вышел врач, и мы с Тепляковым как по команде вскочили с неудобных стульев.
— Откачали, — сказал док с облегчением. — Здоровью вашей дочери ничто не угрожает.
Я выдохнула, а Ростислав Андреевич обнял доктора и сжал его в тисках. Док жалобно ойкнул — объятия получились медвежьими. После чего Машин отец обнял меня, очень нежно, не так, как дока. Думаю, он обижен за то, что не усмотрела за его дочерью. Обещала ведь следить, и не выполнила.
— Я должен сообщить в полицию, — сказал врач.
— Не надо никуда сообщать, док, — тяжелая мужская ладонь легла на щуплое плечико доктора. — Я сам во всем разберусь.
Доктор все понял и поспешно закивал головой.
— А можно нам увидеть Машу? — спрашиваю я.
— Да, только не переживайте, она спит.
Мы с Ростиславом Андреевичем тихонько вошли в палату и увидели Машу. Ее кожа была уже не такой бледной, а порозовела. В руке торчит иголка, через которую капает лекарство. Бедная девочка.