***
Вот ручка, дверь еще крепка, засов и тишина. Комната и три окна, два выбитых стекла, и мощный сотрясающий удар, петли, дерево с натуги заскрипели. Зверь бился когтями рвал, звенела сталь и стены содрогались.
Конец пути, дороги нет, она отчаяние из чаши страха пригубила, за окном лишь скалы в холодных водах бытия. Башня это плен или спасенье?
Уйти нельзя, за дверью смерть! К господу, для начала в низ, разбившись о сколу, воспарить над миром? Быть заложницей у зверя, чей долг губить, клыками душу истязая. Нет, во всем есть божья воля, всем выделил он срок. И пусть мой давно уже истек, я буду биться до конца, пока в груди теплица душа, пока бежит по щекам теплая слеза.
***
Раздался треск! Летели щепки! Зверь, рухнул выбив дверь. Он не спешил, как тень поднялся, встрепенулся. Густая шерсть и жуткий смрад, оскал слюной тягучей. Ощетинился, рождая утробный рык.
Не волк, не человек, а дитя самой преисподний, в глазах огонь поднялся в полный рост на задних лапах, шагнул вперед.
Но, ни страх, ни ужас его не встретил, в ее глазах была печаль. Они с таской смотрели на него.
— Не смей смотреть так на меня. — Шипя как змей, из оскала пасти родился звук.
— Я все прощаю. — Тихо, шепотом она.
Взметнулась лапа, блеснула сталь в когтях, она только лишь закрыла глазки.
***
Тончайшей ткани шелк, под ним нагое тело, нежные изгибы и трепет хрупкости в чертах. Лицо смиренья, нить слезы из глаз, порезана щека и ссадина красна на белой коже. Локоны спадают на лицо кудрявой прядью, тонкое свеченье у головы ее, и связанные крылья за спиной.
Когтистая, едва коснувшись тонкого плеча, так бережно, любя, отдернулась назад. Раздался вой! Звериный звонкий лай, когтей о пол скреженье. Что ж поделать, кому-то в аду, кому-то в раю, а им вдвоем милее быть, что в той, что в этой жизни.
— Рас! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать.