— Боже!
— Да, хоть роман пиши. Мы сбежали, потому что я взял вину на себя. И все бы ничего, мы бы протянули, денег нам бы точно хватило, но сдержанным я не был. И как только мы заселись в отеле, я взял тебя силой.
— Да, всегда был страх, что ты на это пойдешь.
— Ты устроила истерику, выбежала на улицу почти голая и попала под машину.
— Ярослав, Господи, почему ты столько времени держал это в себе.
— Проснувшись и увидев тебя живой, счастливой, я понял, что больше никогда не смогу подвергнуть тебя опасности.
Она облизнула губы, прикрыла глаза, из которых градом катились слезы, и вдруг аккуратно легла рядом. Я автоматически подвинулся, я так делал много раз. Но это было давно, и сейчас это кажется дикостью.
— Что?
Она вдруг поднимает лицо и тянется к губам. А я никогда не мог устоять перед таким соблазном. Вобрал в себя пухлые губы, лаская их языком, отсчитывая бешенный ритм сердца.
— Наверное, теперь, чтобы ты взял меня, придется тебя связать.
— Не шути так, Мира. Мой рассказ ничего не меняет.
— Ничего, ты прав. Зато рассказ отца изменил все.
— Что за рассказ.
— Когда тебе понадобилась пересадка почки, он не подошел.
— Почему? — сердце замирает, а ее кожа больше не кажется волшебной. Наоборот, живой, настоящей, которую хочется сжать и пробовать на вкус снова и снова. Не может быть.
— Потому что он тебе не отец, а это значит…
Я даже ждать не смог, подмял ее под себя, несмотря на боль в боку, и стал целовать настойчивее, грубее и то, как она мне отвечала, только сильнее кружило голову. Не было страха, а информацию, которую я ждал столько времени, я принял спокойно, я поверил ей не глядя. И пусть это новый бред, сон, кома, главное сейчас моя девочка со мной, безоглядно отдается слиянию губ и языков, совершенно не стеснятся того, что я коленом раздвигаю ей ноги.
— Так! — врывается в нашу идиллию голос, и я выругиваюсь. Мог ведь суть позже зайти. — Что здесь происходит. Пациент Распутин.
Я отстраняюсь, Мира вся краснущая спрыгивает с кушетки и пробегает мимо отца, который совершенно бесстрастный стоит за врачом.
Тот проверяет мои показатели, что-то причитая о развратной молодежи.
— Вы поберегите себя. Пересадка почки — это не растяжение.
— Я понял.
Врач ушел, а отец прошелся по палате, потом повернулся ко мне.
— Оправдываться я не буду. Так было лучше для всех. У Миры должен был быть выбор.
— А Нине ты дал выбор?
— Нет, — усмехается он. — Не дал. Но в отношении Миры скорее всегда решала она.
— Полагаю, с Платоном так не будет?
— Нет. Как ты? Принести что-нибудь?
— Мира, — пожал я плечами. — Сейчас я хочу только ее. Ну, в том смысле, что быть с ней.