— В году семьсот так девяносто пятом,
А может, здесь иная дата?
Создать козла задумал черт,
Но по внезапному хотенью,
А может — свыше повеленью,
Он изменил свое решенье,
И вас он вылепил.
— Что-то знакомое… — призадумался Эдгар. — Где-то я уже слышал эти стихи? Только… там шла речь о свинье. И было написано по-английски.
— Вполне возможно, — кивнул Пушкин. — Я нашел эпиграмму в чьем-то альбоме, была она на французском языке. Как сейчас помню — очень удивился. В альбомы больше пишут про цветы-мечты, розы-морозы, разлуки-муки. Кровь-любовь поприелась, встречается реже. Верно, кто-то хотел похвалиться начитанностью. Слог легкий, запомнить легко. Но автора там не указано. А позавчера был в гостях и, как всегда, пристали — прочти, мол, Александр Сергеич что-нибудь новенькое! Все почему-то уверены, что, стоит мне открыть рот, как из него полезет очередное творение. Вам такое знакомо?
— Знакомо, — грустно кивнул Эдгар, вспоминая, как сослуживцы то и дело требовали от него "выдать" очередную эпиграмму на офицеров. Можно подумать, что стихи являются к вам по первому требованию!
— У меня настроение портится, если пристают. Я что, похож на бочку с пивом — ткни, и польется? И тут как раз увидел этого… Палтусова. А я мог поменять "свинью" на "козла". Очень уж он на козла походил — только что бородой не тряс.
— Вспомнил! — воскликнул Эдгар так, что спящий доктор открыл глаза, а Пушкин, приложив палец к губам, старательно зашикал:
— Наш доктор всю ночь принимал роды.
— Это Роберт Бернс, — шепотом объявил Эдгар. — Эпиграмма на одного из шотландских лордов.
— Бернс? — переспросил Пушкин. — Хм… Похоже. Точно, Роберт Бернс. Как это я мог забыть? Пожалуй, впредь буду читать лишь свои стихи. По-крайней мере, не так обидно за собственные вирши вызов на дуэль получить.
За разговором перестали замечать время и плохую дорогу, а когда карета наконец-то остановилась, показалось, что ехали всего ничего.
Пушкин, первым выскочивший из кареты, заботливо придержал дверцу для американца. Доктор же продолжал спать.
— Ну вот, какие мы с вами молодцы — приехали раньше. Теперь нам туда, — махнул Александр рукой в сторону каких-то кустов, сквозь которые пробивалась мутная гладь воды. Видимо, приехали на берег реки.
Эдгар, слегка оглядевшись, с грустью осознал, что, предлагая сапоги, Александр вовсе не хотел его обидеть — идти к месту будущей схватки предстояло через мокрую пашню. И хотя это совсем недалеко — шагов двадцать, но уже на втором шаге Эдгар Аллан По умудрился промочить ноги, а штиблеты превратились в два комка глины. Чертыхаясь, ругая себя и Пушкина (себя за чванливость, Пушкина за то, что не стал уговаривать — сам-то идет в сапогах), американец принялся чистить обувь. К счастью, Александр не стал выговаривать — я, мол, вам предлагал переобуться, а вы не послушались.