— У меня с арифметикой всегда было неважно. Пишем "десять", а дальше "твердо зная", стало быть, конец слова…
Закончив записывать цифры (а среди них были еще и такие, как "шестьсот", Богдан Фаддеевич пояснил американцу:
— До государя Петра Лексеича на Руси было принято цифры буквами обозначать — скажем, нужна нам единица, пишем "аз" — то есть буква "А", а сверху закорючка. Буки к нам позже пришло, потому цифра два была на "Веди". Ну, так до десяти. А вы тут насчет двухсот сомневались, так эту цифру "слово" обозначало — ну, "си", по-аглицки.
Американец понял лишь, что цифры обозначались буквами, но и этого ему было достаточно. Дальше Александр и Эдгар с интересом наблюдали, как из выписанных цифр получалась фраза. Но когда Шин закончил, то хмыкнул и спросил:
— Не знаете ли, Александр Сергеевич, сколько нынче овчина стоит?
— Овчина? — захлопал Пушкин глазами. — Какая овчина?
— Ну, если не овчина, так тулупчик овчинный?
— Да откуда мне знать-то? Заячий тулупчик видел, так за него пятнадцать рублей просили. А овчинный… Должно быть, недорогой — его только мужики носят. Рубля два или три. Да что вы какие-то глупости спрашиваете? — начал сердиться Пушкин. — Вы нам читайте то, что мы с вами расшифровали.
— Ладно, — покладисто кивнул Богдан Фаддеевич. — А написано так: "Если ты уплотил за книгу больше, чем за десять овчин, — ты сам баран". Это, господа, про меня. Писака-то не только нас провел, так еще и поиздевался. Вот сволочь!
Всем стало неловко. Обвинять старого Шина в покупке фальшивки было нелепо — любой мог оказаться на его месте.
— А знаете, господа, мы сегодня целых две подделки раскрыли, — изрек Эдгар вполне серьезно.
— Первая — это рукопись, — заинтересовался Шин. — А вторая?
— А вторая — это поддельная кошка, оказавшаяся котом!
Из дневника Эдгара Аллана По
По любезной подсказке господина Шина я ездил в село Красное. Там в 4 часа утра состоялся парад русской гвардии. Для меня это время очень раннее, но у русских принято так рано вставать. Говорят, даже высшее общество во главе с императором встают чуть свет. После обеда просыпаются только разные vertoprahi вроде меня или моего друга Александра.
Я не выспался, замерз, но нисколько не жалею об этом, потому что зрелище того стоило.
48 батальонов и 3 кавалерийские дивизии! Со слов дворян, наблюдавших вместе со мной за действием, участвовало не то 40 тысяч, не то 50 тысяч человек. Русская пехота замечательно марширует — полковые колонны, собранные в четыре ряда прошли мимо нас церемониальным маршем. Потом начались маневры, которые я, увы, не сумел рассмотреть — они находились слишком далеко от меня. Но по возвращению я снова видел всю мощь русской гвардии. Впереди колонн ехал сам император Николай — еще достаточно молодой, очень стройный человек, имеющий весьма благородный профиль.