Проснулась я только на следующее утро.
- Будет вам курить, доктор! Всю камеру прокурили, дышать нечем! - ворчала белокурая флегматичная девица, по профессии машинистка, лениво ворочаясь на кровати. - И что вы ходите взад и вперед, как маятник!
- Не сердитесь, голубушка! Сил нет! Места себе не найду!
- Господи! И чего волноваться. Этим не поможешь. Ведь вот не волнуюсь же я.
- Вам-то чего волноваться? Ведь в деле же не участвовали?
Машинистка промолчала.
- Ах, да разве я за себя! У меня сын, дочь, муж! Моя жизнь кончена. Вы представьте себе только, можно ли быть спокойной, когда их всех могут расстрелять из-за меня, всех, всех!
- Да ведь вы говорите, что сына вашего помиловали...
- Боже мой! Да разве можно кому-нибудь верить! Сегодня помиловали, а завтра расстреляют, - и докторша хваталась дрожащими руками за книжечку, отрывала листочек папиросной бумаги, крутила папиросы и снова нервно закуривала.
- Знаете, - вступила француженка, - вы, когда следователь говорит, немножко с ним coqquette1, немножко руж2, немножко blanc3, я смеюсь, он смеюсь...
- А вы смеялись, помните, когда вас ночью с вещами потребовали?
- Oh! Mon Dieu4 - ниет, не смеял, а плакайть, плакайть. Я думал, меня стрелять!
- Да, жуткое было время, - начала Петровская, - то и дело на расстрел выводили. Пришли за ней ночью, велят собирать вещи. С ней истерика - плачет, хохочет. Вдруг упала на колени: "Доктор, - кричит, - молитесь на моя грешная душа". Я с ней с ума было сошла. А утром привели.
- Куда же водили?
- На допрос.
- Нарочно пугают, - сказала девица с томными глазами, - своего рода пытка. Запугивают, думают, что человек больше расскажет.
- Oh! Ma pauvre mere, mon pauvre Henri. Ils ne sauront jamais ce que j'ai souffert5.
- Жених у нее во Франции, - продолжала докторша, - а обвиняют ее в шпионстве. Сошлась с каким-то негодяем...
- Mais non, docteur! Меня принимайт за шпион, се monsieur меня спасайт. Я его не любил, се monsieur, oh, non. Henri comprendra ?a1. Я пошел с ним только по благодарству.
- Не поймешь их. Слушаю их разговоры целый месяц. А кто за что арестован, ничего не могу понять, - и машинистка поправила на своей кровати подушки, укладываясь поудобнее.
- Ах, я вам все расскажу, - нервно подергиваясь и покашливая, таинственно зашептала докторша, нагибаясь и обдавая меня табачным перегаром, - подходил Юденич. В Петербурге во главе организации стоял англичанин, красавец собой, смелый... Я была готова пожертвовать жизнью...
Докторша говорила быстро, почти не останавливаясь, говорила как заученный урок, как будто она много раз повторяла свою историю.