Вот мой обычный день.
Встаю в четыре, умываюсь, одеваюсь и в полпятого начинаю писать. Вернее, сажусь за машинку. Сижу до шести – и даже умудряюсь что-то сделать, потому что в это время мама готовит завтрак и я могу поесть. Поев, ложусь на диван, отдыхаю, курю до без четверти семь. Затем выхожу из дома и жду Мэрфи.
Тот подъезжает обычно так, что времени в обрез. (Дважды мы на пять минут опаздывали.) Я слышу его машину за несколько кварталов, а услышав, перебегаю улицу и прыгаю на ходу. Мы спускаемся с холма к заливу, и я стискиваю зубы и закрываю глаза; подозреваю, что он тоже. Мы спускаемся в двенадцать прыжков – по одному на каждый перекресток. Добрую половину времени передними или задними, а то и всеми четырьмя колесами в воздухе. Красные светофоры, играющие в мяч дети, мчащиеся машины ничего не значат. Может быть, мы через них перепрыгиваем. На бульваре он умудряется просунуться левым передним колесом между бамперами двух других машин. Обычно одна уступает. В противном случае он делает задний ход, затем бросает машину правым колесом вперед по тротуару вдоль столбиков со всем потоком, пока не видит очередного просвета. И так далее, пока не пробьется вперед.
Шоссе, ведущее к заводу, всего о двух полосах, а в это время по нему валит домой ночная смена. Но Мэрфи до них дела нет. Он гонит по левой стороне, и, если ночным работягам угодно съесть свой завтрак дома, а не в больнице, им лучше топать по берегу залива. Мэрфи, конечно, даст пройти, но при этом явно чувствует себя в дураках. В конце концов, чего им надо, ему до завода всего несколько секунд, а они бредут по шоссе много минут. На заводе мы появляемся между первым и вторым гудками и вбегаем как раз с последним. Он лыбится от удовольствия:
– Небось думал, что опоздаем?
– Я думал, что разобьемся.
– Ха-ха! Напугал тебя, а?
– Нисколько!
Пол склада завален грудами запчастей, поступивших за ночь. Я смотрю инвентарные номера и сравниваю их с теми, что в моих гроссбухах. Те детали, в которых особая нужда на сборочных линиях, отправляем немедленно. Я должен проследить, чтобы инвентарные сопроводиловки соответствовали деталям – посыльные любят их путать – и чтобы левые и правые детали имели соответствующие разные сопроводиловки. Нередко универсальную деталь превращают в правую или левую без нашего ведома. Снабженцы об этом забывают или это обычный недосмотр конторских, только у нас оказывается один номер на две и более деталей, что, разумеется, не дело. Но главная беда с посыльными и экспедиторами. Есть один экспедитор на каждые две позиции завершающей сборочной линии и по одному на линии сборки крыльев и управления. В их задачу входит следить за тем, чтобы детали планомерно поступали из производственных цехов на их линии или объекты и чтобы в процессе производства не было сбоев из-за отсутствия необходимых деталей. По моему мнению – и по мнению всех работников склада, именно эти растяпы всячески тормозят дело, вместо того чтобы его ускорять. Впрочем, мы, возможно, и не объективны. Экспедиторы есть на всех оборонных заводах, и, если бы они не были нужны, их бы и не держали. Не на то место положили синьки или заказы; заведующий предпочитает отделаться более легкой работой, а не трудной; запчасти разбросаны по разных складах; посыльные валят все в одну кучу – законченные детали и незаконченные. Так что экспедиторы, которые носятся из конца в конец завода, которым планы известны раньше, чем они выльются на бумагу в виде заказов, которые напичканы знанием всех производственных фаз, связанных с их проектом, безусловно, нужны. Чуть где какая нехватка, во всем винят их. Несколько прорывов – пиши пропало: тебя уволят. Так что нехватка запчастей – их главная и единственная забота. Они врываются в ворота, как только те открываются, хватают детали, в которых сейчас самая острая потребность, и только их и видели – даже не сообщив мне, что именно они ухватили. Я, или Мэрфи, или кто другой кричим им вдогонку: