– Да ему уже и без хлеба хорошо…
– Твое счастье, что тебя Стасов не видел! – крикнула вдогонку уходящему «грелыцику» девочкина защитница и ушла назад, на свое место в начале третьей сотни. И девочка, гордая тем, что совершенно незнакомые люди знают ее отца по фамилии, снова вытянула шею, чтобы увидеть, что происходит у магазина.
Там как раз появился Андрей Стасов. Он вскочил на капот двигателя хлебного фургона и поднял руку.
– Тихо! – сказал он толпе. – Я только что говорил с директором хлебозавода. Он сказал, что они отправили нам сюда действительно только восемьсот буханок хлеба, а остальные семьсот еще только пекутся и будут через час-полтора. Так что, кому не хватит хлеба, не расходитесь и не ломайте очередь, а ждите. Всем ясно? – он бросил грузчику связку ключей и кивком головы приказал Петру Обухову отпустить шофера. Шофер встряхнулся, восстанавливая надменность в выражении своего лица и фигуры, и даже выругался в спины расходящимся от фургона людям:
– Оглоеды!…
– Ты потише на людей! – тут же угрожающе повернулся к нему Петр Обухов.
Но шофер сделал вид, что не слышит, залез в кабину и завел мотор, хотя Стасов еще стоял на капоте. «Давай, давай слазь!» – раздраженно крикнул шофер Стасову, и Стасов послушно, с улыбкой спрыгнул с капота, посмотрел на ручные часы и побежал к автобусной остановке, куда как раз подкатывал городской автобус.
– Папа! А оладьи?!… – громко, со слезами в голосе крикнула ему дочка из очереди.
– Вечером съем – ответил ей Стасов, запрыгивая в автобус. Он не знал в эту минуту, что больше не увидит свою дочку живой.
23. 37 километров на север от Москвы. 04.30 по московскому времени
В то время как в Екатеринбурге, бывшем Свердловске, приближался час открытия хлебных магазинов, над Москвой еще держалась морозная ночь, поскольку Москва стоит в двух часовых поясах на запад.
Однако в 37 километрах на север от Кремля, вокруг правительственной дачи, было почти светло от полной зимней луны. Заснеженный парк серебристо отсвечивал в широкие окна двухэтажного особняка. На втором его этаже, в просторном холле, из стереосистемы «Sharp» негромко звучала напевная ария. «Я – Россия ковыльная, я – Россия степная…» – выводил глубокий и чистый голос юной оперной звезды Полины Чистяковой. Рядом, на широком, во весь пол, щекинском ковре лежала свежая «Правда». В газете, на первой странице след яркой губной помады жирной чертой обвел два коротких столбца:
ПОСТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР
За выдающиеся заслуги в развитии оперного искусства – создание и постановку в Большом театре СССР оперы «Весна России» – присудить А. ТРУБЕЦКОМУ, композитору, В. СМИРНОВУ, постановщику и П. ЧИСТЯКОВОЙ, солистке, исполнительнице роли России, ЛЕНИНСКУЮ премию.